Джим Батчер - История призрака
— Обычно уходит больше времени, чтобы признать этот факт, — сказал он. — Ты прав, конечно. И будут моменты, когда ты будешь чувствовать, что не имеешь вообще никакого контроля над такими вещами.
— Почему? — спросил я, чувствуя себя слегка раздражённо.
Сэр Стюарт не обратил внимания на мой тон.
— Это то, через что проходит каждая новая тень. Это пройдёт.
— Ха, — сказал я. Я подумал об этом с минуту и сказал:
— Ладно. Это чертовски хуже, чем ходить с прыщами.
С переднего сиденья Морта послышался короткий сдавленный смешок.
Звёзды и камни, я ненавижу быть новичком.
Глава восьмая
Мёрфи унаследовала свой дом от бабушки, и ему было не меньше века. Её бабушка была известным разводчиком роз. У Мёрфи же не было склонности к садоводству. Она наняла садовника заботиться о наследии её бабушки. Цветник перед фасадом был раза в четыре больше дома, но, покрывшись тяжёлым снегом, являл собой высохшее, мрачное местечко. Голые, колючие ветви, обрезанные предыдущей осенью, торчали молчаливыми скелетами из-под белого одеяла.
Сам дом был компактным, в колониальном стиле: одноэтажный, квадратный, крепкий и аккуратный на вид. Он был построен в то время, когда спальня десять-на-десять считалась хозяйской, и кровати обычно использовались несколькими детьми одновременно. После переезда Мёрфи обновила дом, покрыв его виниловым сайдингом, поставив новые окна и положив слой современной изоляции, и маленький домишко выглядел так, будто он может простоять ещё лет сто безо всяких проблем.
Рядом с домом был припаркован блестящий, чёрный, дорогой автомобиль, шины которого утопали в нескольких дюймах снега на обочине. В районе, где обитал средний класс, этот автомобиль выглядел не более уместным, чем пляшущие лепреконы на параде в день Святого Патрика.
Сэр Стюарт сначала покосился на меня и затем, хмурясь, обвел взглядом окрестности.
— Что не так, Дрезден?
— Этой машине тут не место, — сказал я.
Морт поглядел на меня, и я указал на чёрный автомобиль. Он разглядывал его мгновение и затем сказал:
— Да. Выглядит отчасти необычно, особенно в районе вроде этого.
— Почему? — спросил сэр Стюарт. — Это же автоматический экипаж, разве нет?
— Слишком дорогой, — сказал я. — Ты не станешь парковать такой на улице в погоду вроде этой. Грузовик с солью и снегоочистителем пройдёт мимо, и появятся царапины на краске. Продолжай ехать, Морти. Сделай круг вокруг квартала.
— Да-да, — сказал Морт раздражённо. — Я же не идиот.
— Оставайся с ним, — указал я сэру Стюарту.
Я сделал глубокий вдох, вспомнил, что являюсь бестелесным духом, и поставил ноги вниз на землю сквозь половицы автомобиля. Я закопался каблуками в снежную улицу, чувствуя, как твердая материя машины проходит через меня облаком неприятного покалывания. Я собирался просто остаться стоящим позади, когда машина полностью пройдёт через меня. Я не задумался о таких вещах, как импульс и скорость, и вместо этого ушёл в падение, закончившееся плюхом в мягкий сугроб перед домом, следующим после дома Мёрфи. Было больно, и я вытащил себя из сугроба, стуча зубами от окутавшего меня холода.
— Н-н-нет, Г-гарри, — твёрдо сказал я себе, зажмурившись. — Эт-то иллюзия. Твой разум создал это, чтобы соответствовать тому, что он знает. Но ты не попал в сугроб. Ты не мог. И ты не мог изваляться в снегу. И поэтому ты не можешь быть мокрым и замёрзшим.
Я сосредоточился на словах, наполняя их своей волей, точно так же, как если бы должен был привлечь внимание призрака или духа. Я открыл глаза.
Снега, прилипшего ко мне, уже не было. Я стоял рядом с сугробом сухой и закутанный в свой кожаный плащ.
— Окей, — сказал я. — Это уже почти круто.
Я засунул руки в карманы, перестал обращать внимание на снег и спокойный северный ветер и потащился через сад бабушки Мёрфи к двери дома. Я поднял руку и постучался, как всегда делал это раньше.
Произошла пара вещей.
Во-первых, моя рука остановилась перед дверью, достаточно близко, чтобы можно было просунуть один или два листа бумаги между костяшками пальцев и деревом, но никак не три. Раздался глухой, низкий бум, хотя я и не касался самой двери. Во-вторых, вспыхнул свет, и что-то вроде электрического тока прошлось по моей руке и вниз по спине, отбросив моё тело в конвульсиях назад и оставив меня лежать на земле, ошеломленным.
Я просто лежал на снегу какое-то мгновение. Я попробовал трюк «ложки нет» снова, но, видимо, если раньше это было восприятие реальности, то теперь — сама злостная, неоспоримая, суровая реальность. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы придти в себя и снова сесть, и ещё несколько секунд, чтобы понять, что я был поражён чем-то, что разрабатывалось специально для защиты от вторжения духов.
Дом Мёрфи был защищен. Естественные оборонительные свойства порога были использованы в качестве основы для дальнейшей, более агрессивной формы защиты. И, несмотря на то, что я был лишь тенью самого себя, я всё ещё оставался чародеем, способным опознать свои собственные, чёрт бы их побрал, обереги — или, как минимум, практически идентичные моим.
Дверь открылась, и в дверном проеме появилась Мёрфи. Она была женщиной значительно ниже среднего роста, но сделанной из закаленной стали. Её золотистые волосы были коротко подстрижены «ёжиком», крутой нрав демонстрировали линии мышц и сухожилий на шее, а драчливость и упрямство — форма её подбородка. Она была одета в джинсы и клетчатую рубашку в тёмно-синих тонах, а в правой руке держала свой любимый Зиг.
Что-то внутри меня сжалось при виде неё.
Волна воспоминаний нахлынула на меня, начиная с нашей первой встречи, в деле о пропавших людях несколько лет назад, когда я ещё коротал время в качестве ученика частного сыщика, а Мёрфи была обычным полицейским. Каждый аргумент, каждая шутка или остроумный выпад, каждая минута откровения и доверия, которые были между нами, ударами молота прошли сквозь меня, словно тысяча бросков игроков высшей лиги. Последнее воспоминание, самое пронзительное — лицом к лицу в трюме лодки моего брата, дрожа на краю линии, которую мы никогда раньше не позволяли себе пересечь.
— Кэррин, — попытался сказать я. Вышел только шёпот.
Мёрфи нахмурилась и постояла какое-то время в дверном проёме, несмотря на холодный ветер и снег, её глаза исследовали двор перед домом.
Её взгляд рыскал надо мной, мимо меня, сквозь меня, не останавливаясь. Она не видела меня. Она не могла слышать меня. Мы больше не были частями одного и того же мира.
Это был удивительно болезненный момент понимания.
