Потапыч - Беляев Павел

— Ну, — брякнул я, — она походу спит.

Соня смерила меня таким взглядом, что я мигом ощутил себя кем‐то на уровне креветки. Хотя нет, креветка для этого была слишком сложным организмом, тут бы подошёл кто‐то одноклеточный, вроде инфузории-туфельки.

Мне надо было срочно как‐то реабилитироваться, что‐то придумать, как‐то отшутиться, но, как назло, шестерёнки в мозгу проворачивались очень лениво и со скрипом.

Тем временем Соня, противореча самой себе, на цыпочках подкралась к новенькой и осторожно потрясла её за плечо. Никакой реакции. Тогда Соня пихнула девчонку сильнее, но результат остался тем же.

— Эй, ты вообще живая?

Соня зажала девчонке нос. Та сморщилась и завозилась во сне. Неловко отмахнулась рукой. Но не проснулась.

До меня начало доходить.

— Её, наверно, всё время держат на снотворных, чтобы не буянила. А будят только для того, чтобы накормить.

— А в туалет она как, по-твоему, ходит?

Как‐то не подумав, что девочка может лежать без одежды, я сорвал с неё одеяло. Так и есть — новенькая была одета всё в ту же белую в красный горох пижаму, а под ней отчётливо прорисовывались очертания подгузника. Такого, как на более или менее взрослого. Моя двоюродная бабушка много болела перед смертью, а мы с мамой иногда помогали семье дяди (сына этой бабушки) за ней ухаживать. Поэтому я знал, что подгузники существуют не только для грудных младенцев.

Осознав, во что её ткнули носом, Соня наморщила этот самый носик и фыркнула:

— Ой всё! Что будем делать?

— Нам в любом случае надо её разбудить. Причём быстро, пока постовухи не вернулись. Иначе всё зря!

Мы принялись в четыре руки трясти несчастную девочку. Поначалу она никак не реагировала — как мёртвая! Но через некоторое время нахмурилась и вроде как даже попыталась приоткрыть глаза, но не вышло, и новенькая снова провалилась в сон.

— Конкретно её так накачали, — заметила Соня.

Я кивнул.

— Что будем делать? — спросил я в надежде, что наша София Прекрасная выдаст какую‐нибудь гениальную идею в духе Хали-Гали, но не стряслось.

В общем‐то, можно было бы и догадаться.

Соня умоляюще посмотрела на меня и выдавила:

— Не знаю… Сделай что‐нибудь, Дим!

Блинский! Что я мог сделать?

Шуметь нельзя, значит будить её криком или бить по щекам — отпадало. Трясти мы уже пробовали. А чтобы привести в себя при помощи древних шаолиньских практик, надо было их знать, но я не знал.

Соображать между тем приходилось быстро: кто их знает, этих постовых, когда они снова нарисуются на своём рабочем месте?

Я почесал затылок и вдруг ни к селу ни к городу вспомнил старый выпуск «Ералаша»: «Пап, а почему умные люди чешут лоб, а дураки затылок?» И в самом деле, почему?

В этот момент я себе казался настолько тупым, каким может быть только угол, стремящийся по своей форме к прямой. Ещё Соня эта смотрела на меня с таким раздражением, будто я только для того и существовал, чтобы мгновенно выпутываться из всего на свете, а ничего не делаю только по причине собственной лени.

Я глубоко вдохнул и отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда. И упёрся глазами в раковину. Ну, конечно! Как я мог быть таким болваном, когда ответ лежал буквально на поверхности?

— Помогай! — выпалил я и бросился к крану.

Отвинтив барашек холодной воды, а никакая другая у нас тут и не шла, я увидел, как струя с шумом ударилась о дно железной раковины.

— Блин! — зашипела на меня Соня. — Чего так громко?

Чтобы хоть как‐то это решить, я уменьшил напор и отвернул гусак ближе к стене. Таким образом, чтобы вода попадала не на дно, а на стенки раковины. Благодаря чему шум стал тише, даже если не исчез совсем.

Я набрал в пригоршню и через секунду вылил прямо новенькой на лицо. А следом за мной и Соня.

Девица фыркнула — видимо, что‐то попало ей в нос, — и завозилась. Из-под одеяла выпал медведь — как его? Потапыч? — и улёгся на спину, раскинув руки-лапы в стороны. Как будто загорал.

— Работает! Давай ещё! — зашипел я и снова метнулся к раковине.

После второй поливки новенькая открыла глаза, после третьей начала отбиваться от нас уже вполне осмысленно.

Она вскочила и, забившись в угол, первым делом поискала взглядом своего плюшевого медведя. Когда поняла, что он лежит на полу и к нам ближе, чем к ней, то приготовилась кричать. Это, конечно, не входило в наши планы.

Соня быстренько села перед кроватью на корточки и приложила указательный палец к губам.

— Ш-ш-ш, — тихо произнесла она и медленно подобрала с пола медведя, а потом так же плавно положила перед новенькой. — Я знаю, он тебе очень нужен, возьми.

Осторожно, не спуская с нас настороженного взгляда, как запуганный зверёк, новенькая потянулась за игрушкой.

— Вот и хорошо, — ласково сказала Соня и улыбнулась так искренне, что даже я чуть не растаял от такой улыбки. — Мы не враги тебе. Меня зовут Соня, а этого вот — Дима. Прости за воду: мы пытались разбудить по-другому, но врачи держат тебя всё время на снотворном, и никак иначе не получалось привести тебя в чувство, растормошить. Ты понимаешь, что я говорю?

Новенькая кивнула и бросила на меня угрюмый взгляд.

— Привет! — ляпнул я, чтобы хоть что‐нибудь сказать. И на всякий случай приветливо помахал рукой.

— Мы друзья, — повторила Соня. Мне уже не терпелось перейти к главному, выяснить, какого чёрта тут происходит, но моя спутница продолжала светскую беседу: — Как тебя зовут?

Новенькая минуту соображала, прежде чем ответить. Не то из-за снотворного она медленно ворочала мозгами, не то всё ещё не могла понять, стоит ли нам доверять. Наконец, она решилась:

— Вика.

Представившись, она крепко прижала к себе медведя и подтянула колени к груди.

— А это вот Потапыч.

Соня серьёзно кивнула и пожала медведю лапу. Меня чуть не разобрало на смех, но я кое‐как удержался, ущипнув себя за бедро.

— Слушай, — наконец‐то взяла быка за рога София, — мы хотим тебе помочь, но для этого ты должна обо всём нам рассказать.

— Вы всё равно мне не поверите, — хрипло ответила новенькая. — Никто не верит.

— Мы поверим, — сказал я. — Мы сами успели столкнуться с чем‐то непонятным и думаем, что это как‐то связано с тобой. Поэтому, Вика, мы обязательно тебе поверим, ты только расскажи.

Девочка минуту задумчиво смотрела на меня, а потом сделала то, чего никак нельзя было ожидать: она повернула медведя мордой к себе и заговорила с ним:

— Ну что, Потапыч, как думаешь, рассказать им всё? Я знаю, ты смелый медведь, но мне страшно. Ну, хотя ты прав, нам с тобой больше неоткуда ждать помощи. Придётся довериться…

Вика вздохнула и начала рассказывать.

5

Рассказ новенькой

Вика стояла, прижав к груди плюшевого мишку по имени Потапыч. Её сердце судорожно колотилось от такого страха, какого Вика за все свои девять с половиной лет ещё не испытывала.

— Викуля, время уже много, беги скорее спать! — услышала она голос Ленки из своей комнаты и, стиснув зубы, ещё сильнее прижала Потапыча к себе.

Всё дело в том, что Ленка, ну, то есть сестра, лежала здесь — прямо перед ней — и крепко спала. Девочка не могла даже представить, кто мог звать её, ведь жили они только с сестрой и мамой. Но мама сегодня работала в ночную смену, и никаких гостей не приходило.

Тем вечером Вика воспользовалась отсутствием мамы и заигралась в телефон дольше обычного. Когда девочка взглянула на время, то было уже без двадцати минут полночь. Вика должна была лечь спать ещё два часа назад.

Странно, обычно Ленка в таких случаях приходила и напоминала об этой прискорбной необходимости — ложиться спать. Но не сегодня.

Наверное, у Ленки выдался тяжёлый день, и она уснула сама, не проследив за Викой. Если так, то можно ещё посидеть в телефоне, пока не захочется спать. Решив на всякий случай проверить, Виктория засунула медведя под мышку и на цыпочках прокралась в соседнюю спальню. Так и есть: Лена спала, положив голову на одну подушку с атласной наволочкой, а другую обнимала, совсем как Вика своего плюшевого мишку.