Стивен Джонс - Вампиры
Скоро Джонни Поп уйдет на покой. Одних денег ему было мало, он жаждал большего. Энди убедил его в том, что не менее важна известность.
Уорхол и Тэйвел сняли «Лоск» («Veneer», 1965), первую экранизацию «Дракулы» Брэма Стокера (1897). Стефен Кох (Stephen Koch) в книге «Звездочет: Мир Энди Уорхола и его фильмы» («Stargazer: Andy Warhol's World and His Films», 1973) сообщает следующее: «Уорхол вручил Тэйвелу экземпляр романа, сказав при этом, что, возможно, проще будет составить сценарий на основе художественного произведения, чем вымучивать его из собственной фантазии. Он также сообщил, что приобрел права на книгу Стокера за три тысячи долларов; фильм должен был получиться хороший. И он получился. Нетрудно предположить, почему „Дракула“ произвел на Уорхола такое впечатление. (Надо сказать, что вопреки мифу, который он сам распространяет, Уорхол человек весьма начитанный.) Эта книга пропитана сексуальностью насилия; она рисует образ бескомпромиссного, эротичного франта-вампира, безмятежно повелевающего сворой верных слуг; она рассказывает об унижении, которое творится в мире одновременно фантастическом и отвратительном; это история, которая является и правдой и вымыслом; это — намеренная ложь. Попутно поднимается и классовая проблема… Думаю, Уорхол очень глубоко проник в сокровеннейшую тайну Америки — болезненное, вызывающее глубочайший протест ощущение классовой принадлежности. Не следует забывать, что мы говорим о сыне полуграмотных иммигрантов, что его отец был сталеваром в Питсбурге. И Уорхолу пришлось пройти через американское классовое унижение и через американскую бедность — причем его переживания во многом определялись спецификой его мировосприятия. И хотя „Дракула“ был написан британцем, в этой книге многое сказано о проблеме классовой сексуальности, граничащей с духовным превосходством».
Пробуя Эди на роль юношески озабоченного, сребровласого Дракулы (настоящего Драколушки), Джерарда Малангу на роль умеющего сражаться, но униженного Харкера, а Ондайна — на роль хитроумного Ван Хельсинга, Энди населил свою «фабричную» Трансильванию и Карфаксское аббатство (декорации одни и те же — полотнища черной ткани, увешанные серебристой паутиной) заблудшими душами. Уорхол понял, задолго до Френсиса Форда Копполы, что сложности, связанные с экранизацией романа, можно обойти волевым усилием. И он подошел к этому делу с недоверчивой осторожностью, желая быть полностью уверенным в том, что у него получится «настоящий» фильм. Ронни Тэйвел прочел по меньшей мере половину книги; потом ему это надоело, и он состряпал сценарий за свои привычные три дня. Поскольку съемки должны были идти нон-стоп, с перерывами только на замену бобины, Тэйвел рассудил, что нужно организовать настоящие репетиции и что актерам придется снизойти до того, чтобы выучить свой текст наизусть. Смертельно боясь бунта на корабле, Уорхол попросту саботировал назначаемые Тэйвелом репетиции и даже съемки фильма, приглашая на «Фабрику» представителей прессы и прочих паразитов, которые за всем наблюдали и во все вмешивались, отсылая Малангу с какими-то ничтожными поручениями или таская его по вечеринкам, продолжающимся ночь напролет, чтобы он не высыпался и не имел возможности даже прочесть сценарий (как и в книге, Харкер говорил больше, чем остальные). Еще раз процитируем Коха: «Все возможное было сделано для того, чтобы отогнать ощущение, будто съемки фильма — это работа, что это требует такой же концентрации внимания, как любая работа, и в день съемок „Фабрика“ оказалась просто очередным „местом действия“ для очередной вечеринки».
Стокеровский замысловатый сюжет сведен к цепочке ситуаций. Харкер, одетый в черные кожаные штаны и викторианскую охотничью шляпу, приезжает в Замок Дракулы, сжимая в руках распятие, которое смастерила мать Уорхола; там его сердечно принимают, берут на службу, а затем на него нападают — сам граф (огромные клыки все время выскальзывают у Эди изо рта) и три его выразительно жестикулирующие невесты-вампирши (Мари Менкен (Marie Mencken), Кармилла Карнстайн, Интернешнл Велвет (International Velvet)). Позже, в Карфаксском аббатстве, Харкер — привязанный к «Дивану» с «Фабрики» — наблюдает за тем, как Дракула очаровывает Мину (Мери Воронов) и превращает ее в вампира, кружась с нею в танго, в самый напряженный момент коего Мина пьет томатный суп Кемпбелла из жестянки, которую Дракула открывает ногтем большого пальца, объявляя, что в ней — его вампирская кровь. Тут появляется Ван Хельсинг вместе со своими бесстрашными охотниками на вампиров — лордом Годалмингом (Чак Вейн — Chuch Wein), Квинси Моррисом (Джо Даллесандро — Joe Dallesandro), доктором Сьюардом (Пол Америка — Paul America) — их притащил с собой Ренфилд (молодой, опустошенный Лу Рид), бегающий на поводке, как ищейка.
Происходит легкая потасовка, в ходе которой распятия, колья, плетки и освященные облатки беспорядочно летают туда-сюда, что вызывает у части актеров приступы безудержного хохота, а остальных — и особенно связанного Малангу — повергает в яростное отчаяние. По сценарию Тэйвела, как и в романе Стокера, команда Ван-Хельсинга, загнанная в угол, тем не менее побеждает Дракулу: его покрывают слоем серебряной краски из баллончика, и он задыхается, — но внимание Ондайна отвлекла девушка, которая случайно, безо всякой видимой причины, вдруг оказавшись на диване, — похоже, это просто посетительница, пришедшая поглазеть на съемки и залезшая в кадр, — называет его «обманщиком», и он делает вид, что не замечает, как Король Вампиров набрасывается на эту наглую девчонку и тянется к ее лицу своими накладными когтями. Напыщенная наркоманская тирада, которую выдал при этом Ондайн, сначала набирает темп, достигая апогея, а затем затухает: «Да простит тебя Бог, о обманщица, о маленькая мисс Обманщица, ты мерзкая обманщица, убирайся вон со съемочной площадки, ты — позор человечества, ты — свой собственный позор, ты — жалкая дура, ты — жалкий позор своего несчастного мужа… Ой, простите, просто я больше не могу, просто это уже слишком, не хочу больше, хватит». Камера, находящаяся на сей раз в руках Бада Виртшафтера (Bud Wirtschafter), пытается уследить за неожиданным развитием событий, и дважды в кадр ненадолго попадает смертельно бледное лицо самого Энди, который, в состоянии шока, застыл в полумраке; эти кадры стали, возможно, единственным на все фильмы Уорхола фрагментом, который был вырезан — до появления Пола Моррисси (Paul Morrissey). Безутешный Ван Хельсинг одиноко стоит в стороне и пытается взять себя в руки, а фильм между тем продолжается.
Внимание Виртшафтера привлекает Эди, которая, выплюнув клыки, тем не менее выглядит по-прежнему царственно и во всем как положено Дракуле: она швыряет в оператора суповую жестянку, отчего брызги летят в объектив, и, упершись руками в бедра, целиком занимает собой кадр те пару секунд, что остались до конца пленки. «Я — Дракула», — заявляет она, и это единственная реплика (хотя и непреднамеренная), представляющая собой прямую цитату из книги. «Я — Дракула!» — повторяет она, в последний раз в жизни зная о себе что-то с уверенностью. Стокер хотел нанести Дракуле поражение, которого тот на самом деле избежал, но Эди вытянула фильм Уорхола обратно к реальности. На «Фабрике» Драколушка побеждает перессорившихся между собой охотников за вампирами и воцаряется навеки.
Конклин. Там же.Этим летом Джонни Поп был в самом центре внимания. «У торговца Вика» он появился под руку с Маргарет Трюдо. Пенелопа не удивилась, а Энди пришел в тихий экстаз.
Мысль о том, что какой-то трансильванский жулик спелся с «бывшей» премьер-министра, привела в восторг этого неутомимого коллекционера людей. Марго Хемингуэй придет в ярость; она призналась Энди и Пенни, что ей кажется, с Джонни все серьезно. Пенни сказала бы ей, что именно может быть серьезно с Джонни, но вряд ли хоть одна из тепленьких смогла бы ее понять.
Когда все обернулись, чтобы полюбоваться на эту парочку, Пенни, стоявшая в другом конце комнаты, внимательно вгляделась в Джонни, в который раз уже пытаясь понять, почему никто, кроме нее, не видит его таким. От него за версту веяло очарованием Старого Света, и голодное раздражение, делавшее его похожим на грубое животное, полностью исчезло. Волосы его были уложены самым невероятным образом, всячески завиты и взбиты, а такие губы украсили бы лицо любой девушки. Но глаза его были глазами Дракулы. Это она заметила не сразу, поскольку познакомилась с il principe в ту пору, когда огонь его уже потускнел. Именно таким был, должно быть, юный Дракула, едва только ставший носферату. Существом из бархатной ночи, облаченным в плащ, напоминающий крылья летучей мыши, покорившим своим пьянящим и всевластным магнетизмом и ветреную Люси, и целомудренную Мину, и неприступную Викторию — существом, одолевшим Ван Хельсинга и похитившим империю. Теперь, оказавшись в центре внимания всего города, он танцевал все реже, но каждое его движение было танцевальным, каждый жест выверенным, а облик — безупречным.
