Роман Лерони - Багряный лес
— Что это? — спросил попов Бузун.
Священнослужители подошли, осеняя себя крестным знамением и неслышно шепча молитвы. Феодосий присел возле белого трупа, уверенными движениями рук ощупал его, осмотрел, больше всего времени изучая две ранки на шее мертвого. Потом перешел к расстеленному брезенту и стал на нем перебирать останки несчастного. Неожиданно он глубоко сунул в остывшее тело указательный палец. У всех, кто это наблюдал, включая и Бузуна, посерели лица, и люди стали часто сглатывать, стараясь справиться с тошнотой. Несколько человек с отборной руганью отбежали в сторону.
Вытирая руки о подол рясы, Феодосий подошел к своему коллеге, который все это время стоял возле брезента, споря своей бледностью с распластанным на земле трупом. Было видно, что он предельно испуган. Его глаза, уже не слезящиеся, расширенные от ужаса, неподвижно уставились на мертвые тела.
— Я правильно догадываюсь? — дрожащим шепотом спросил он своего старшего товарища.
— Здесь пока невозможно ничего сказать определенно, уважаемый отец Николай, кроме того, что один их них умер от полного обескровливания, а второй стал жертвой каких-то животных. Но зубы у них гораздо длиннее моего указательного пальца…
— Но и вы знаете, что это…
Отец Николай не договорил, а смолк мгновенно, когда тяжелый, предупреждающий взгляд Феодосия скользнул по его лицу.
— Вполне может быть, — неопределенно ответил старший поп, продолжая, иногда кривясь от боли в месте перелома, вытирать руки. — Вполне…
Кончив вытирать руки, отец Феодосий подошел к Бузуну, который стоял, курил сигарету и непрерывно, почти не мигая, смотрел на трупы, которые уже видел утром.
— Простите меня великодушно, уважаемый, но мы не были представлены, и я не имею чести знать вашего имени…
— Не нуди, поп, — оборвал его бандит. — Если есть дело — говори. А зовут меня Бузуном. Ну?
— Хорошо, — разочарованно сказал поп. — Господин Бузун, мне надобно переговорить с вами "тет-а-тет"… Дело не терпит отлагательства.
— Какое такое "тет-а-тет"? — поднял брови Бузун. — Ты не умничай, поп. Мы здесь люди простые — умных сразу на сук вешаем.
— В данной ситуации это было бы крайне неразумно, — воткнув в него тяжелый взгляд, парировал отец Феодосий. — Я говорил о том, что есть необходимость поговорить наедине, без свидетелей.
Скупой на лишние движения, бандит резко повернулся и отошел на десяток метров от толпы своих подопечных и остановился там, ожидая, пока подойдет священник. Они разговаривали долго. Свидетели этой беседы видели, что отец Феодосий рассказывал о чем-то с такой страстью, словно тема разговора касалась чего-то очень важного. Он размахивал руками, показывая в сторону "чистого" хутора, иногда неподвижно замирал, словно изучал, насколько сильно впечатление слушателя от его рассказа. Также было видно, что рассказ попа заинтересовал Бузуна, который во время молчаливых пауз священника поворачивал голову в сторону новых Перчанов, и нехорошо щурил глаза.
Наконец, они пошли назад, и свидетели расслышали только несколько фраз, которыми перебрасывались идущие. Ожидающие их люди заметно нервничали: то тут, то там кто-то полушепотом отпускал короткие ругательства, все переглядывались, упирая в друг друга недоумевающие взгляды.
— Ты, поп, говоришь, что времени вообще нет. Тогда не пойму, зачем вся эта возня? — спрашивал Бузун Феодосия. — Не проще ли собрать манатки и сесть на ноги?[53]
— Я не уверен, что из этого что-то получится, — беспристрастным голосом мудрого человека отвечал Феодосий. — Уйти удастся единицам, если поспешить. Надо обезопасить людей…
— Хорошо, поп, пусть будет по-твоему.
Вернувшись, Бузун позвал своего помощника, Бороду.
— Да, Бузун…
— Ты помнишь, куда делись кресты святых отцов? — строго спросил его главарь.
Я?! — корча лицо в неподдельном изумлении, воскликнул Борода. — Откуда, батька! Я даже не помню такого!..
— Не валяй дурака, — угрожающе предупредил его Бузун. — Я ничего не хочу слышать, Борода, но чтобы через десять минут кресты были на шеях попов. Ты меня понял?
Борода глубоко вздохнул и разочарованно закачал головой.
— Батька, а может им… это, по петле на шею, — смягчая тон, спросил он. — Дешевле всё-таки. Эти цацки[54] вместе тянут на добрый килограмм серебра. А?..
Бузун положил руку на кобуру с пистолетом и мгновенно покраснел от ярости.
— Борода, мне надоело тебя предупреждать. Но я буду сегодня добр с тобой — ты нужен. Еще раз повторяю: кресты вернуть попам — ты меня понял, падла?
Пальцы его руки медленно расстегивали кнопку на кобуре, взводили курок на оружии. Борода также побледнел. Он стоял, не в силах отвести взгляда расширенных от страха глаз от руки атамана. Стоящие за его спиной бандиты стали предупредительно расходиться.
— Так, я, атаман, хотел предложить то, что лучше — правда, — произнес он веселым тоном и с улыбкой.
Звук выстрела никто не расслышал. Просто у всех мгновенно заложило уши. Борода стал падать, продолжая цвести улыбкой на уже мёртвом лице. Его руки, быстро замедляя движения, шарили по автомату. Он упал, и в его глазах застыло разочарование. Бузун успел заметить, как рука помощника скользнула к оружию, но смог на мгновение опередить его.
Умирающий хрипел простреленной грудью и, раздувая щеки, как во время рвоты, выпускал меж сведенных судорогой губ черные ручейки крови. Он несколько раз поднимал и ронял голову, смотрел в сторону Бузуна. Но его глаза уже ничего не видели. Он был мертв.
— Ты был плохим вором, — склонившись над ним, произнес Бузун. — Ты забыл главное, братуха: не имей ничего… Мы все умрем, но ты сегодня. До встречи, Борода.
От второго выстрела никто не вздрогнул. Все стояли с серыми лицами, глядя на труп своего бывшего предводителя. Никто не осмеливался поднять глаза на главаря, который, не пряча оружия, спросил, указывая на кого-то пальцем свободной руки:
— Может, и ты хочешь уверить меня, что ничего не слышал о серебряных крестах?
— Как же не слышал? — ответил тот, на которого указывал палец. — Я, кажется, даже припоминаю, батька, где они лежат. Сходить? — Человек преданно уставился на Бузуна.
— Пять минут.
Бандит спешно удалился в сторону хутора. Остальные подошли к атаману, обступили его.
— Мы знаем, Бузун, что ты грозный и справедливый, но убери пушку — мы говорить будем. Иначе — сам знаешь — за секунду от тебя и от твоих бородатых отцов и клочка на этом месте не найдут.
Это говорил самый старший по возрасту, если можно было определить по его внешнему виду, среди воров. Он говорил, не отводя глаз с трупа того, кого еще недавно называли Бородой.
