Основные Больные Вещи (ЛП) - Келли Рональд
- Что случилось потом? - спросил Квентин, хотя он мог представить только худшее.
- В течение нескольких дней не происходило вообще ничего, - сказал Тревор. - Отец расхаживал по дому, не обращая внимания на проклятие ведьмы и даже смеясь над обезглавливанием негритянского любовника нашей матери. Потом все началось, - брат замолчал и уставился на него. - Ты помнишь, каким был наш отец? Сильный и крепкий, мускулистый и широкий, как ворота в цветник матери. Но, он начал истощаться. День за днем он терял фунт за фунтом мускулов, пока не стал долговязым. Он велел маме приготовить изобилие еды, но сколько бы он ни ел, он продолжал худеть. Затем его ужас стал еще более унизительным. Его плоть уменьшилась, а кости стали острее и отчетливо выпирали из его кожи. Однажды утром он не спустился к завтраку. Мы поднялись к нему и нашли его лежащим в своей постели. Это был скелет без плоти и внутренностей. Единственное, что осталось - это его глаза, лежащие в сухих впадинах черепа, полные ужаса и раскаяния.
- О, Боже! - воскликнул Квентин. - Прошу тебя... продолжай.
Тревор так и сделал, хотя и без удовольствия.
- После его смерти, примерно во время конфликта в Геттисберге, были обнаружены наши собственные проклятия. Мое разлагающееся состояние, ежемесячное кровотечение бедной Изабеллы и твое собственное неприятное состояние. Однако наша мать, похоже, не пострадала. Она осталась в своей комнате наверху, употребляя бренди и наркотики, ее дверь была постоянно заперта на замок. И так она оставалась, пока проклятие Моджо Мамы наконец не обрушилось на нее глубокой ночью. Но мне не нужно говорить дальше. Ты был здесь, в этом самом доме, во время того ужасного открытия ровно в полночь.
Квентин вздрогнул при этой мысли. Но он не хотел в тот момент останавливаться на смерти матери. Скорее он был намерен найти решение ужасной ситуации, в которой они теперь оказались.
- Я пойду к Моджо Маме и поговорю с ней. Я постараюсь убедить ее, что мы просто дети фамилии Деверo, не имели никакого отношения к убийству ее сына. Хочешь поехать со мной?
Тревор горько рассмеялся.
- Ты с ума сошел? Как только я, покину пределы этого дома болотные звери - кабаны и канюки, аллигаторы и гарцы - разовут мою разлагающуюся тушу, прежде чем я проеду четверть мили. Это будет для меня верная смерть!
Квентин знал, что его брат был прав. Отвести его на болото - все равно что звонить в колокольчик для каждого голодного существа к югу от тростника. Он встал и подошел к боковому столику. Открыв верхний ящик, он достал револьвер "Кольт ВМС", который он снял с тела мертвого янки после битвы на реке Камни. Он проверил барабан пистолета 36-го калибра. Он был набит порохом и свинцом и заправлен капсюлями.
- Тогда я пойду один, - смело сказал он, собираясь с духом. - Мы должны избавиться от этого безбожного проклятия!
Тревор вздохнул.
- Единственное облегчение, которое мы найдем, дорогой брат - это крепкая хватка Смерти. Я неустанно молюсь, чтобы она пришла поскорее.
Квентин проигнорировал мрачное настроение своего брата и смиренно покачал головой, когда Тревор снова повернулся к огню. Если его брат не желал вразумлять старую ведьму, тогда Квентин должен был пойти без него. Выйдя из гостиной, он обернулся и обнаружил, что Тревор сунул голову в прыгающую стену пламени. Он не умер, но закричал, когда мясо его лица и языка превратилось в живой, дышащий пепел.
* * *
Дневной свет сменился сумерками, когда Квентин Деверу ехал по узкой тропинке через самое сердце болота. Его лошадь - выдержавшая голгофские атаки, пушечные выстрелы и крики умирающих солдат - норовила скрыться среди густых зарослей и заболоченных кипарисовых колонн, покрытых вязким серым мхом. Протока тоже была полна незнакомых звуков. Крики гагар, шорох невидимых существ в кустах и отдаленный рев аллигаторов, ищущих себе пару... или неосторожную еду.
Когда Квентин ехал по тропе, он вспомнил ночь смерти своей матери. Вечер был влажным и настолько знойный, что приходилось открывать почти все окна в доме. Тем не менее, не было ни бриза, ни потока зловонного воздуха. Как будто ветер выжидательно ждал, когда произойдет какое-то ужасное событие, прежде чем осмелится взъерошить лоскут занавески или охладить влажную от жары кожу одинокого жителя.
Квентин лежал в постели, весь в поту, не в силах заснуть. Тревор и Изабелла рано легли спать, разбираясь со своими личными частями проклятия Деверо. Квентин чувствовал, как черви, жуки и бог знает, что еще, копошатся в его кишках. Они массово двигались сквозь влажную, теплую тьму его внутренностей, ища единственный луч света, который мог бы указать направление во внешний мир. Но в ту ночь луны не было. Стояла кромешная тьма, и его внутренним мучителям не везло.
Ближе к полуночи он услышал звуки, эхом доносящиеся из западного крыла особняка, где находилась спальня его матери. Это не были приступы кошмара или слезливое горе, которое вдова могла бы выразить по поводу потери мужа. Нет, это были тихие стоны и мурлыкающие вздохи; такие, которые предполагали страстное соитие. Сначала он подумал, что Розалинда доставляет себе удовольствие. Когда она много пила, она баловалась этим и с большим энтузиазмом. Но нет, Квентин также мог различить скрип каркаса кровати, как если бы он был испытан большим весом. Он перевернулся на подушке, намереваясь изгнать из ушей постыдные звуки, когда они из удовольствия превратились в боль. Его мать начала кричать, взывая о пощаде, умоляя нападавшего остановиться. Но скрип кровати продолжался. Богато украшенное изголовье кровати снова и снова ударялось о стену позади нее, разрывая тонкие французские обои и разбивая штукатурку в пыль.
Тревор и Изабелла присоединились к нему в коридоре. При свете свечей они побежали по коридору наверх, к западному крылу. Крик неизмеримой муки разнесся по всему дому, но затих, когда они подошли к двери спальни Розалинды. Они обнаружили, что дверь заперта, и заперта изнутри. Им потребовалось несколько минут, чтобы найти что-то тяжелое и достаточно прочное, чтобы выбить дубовую дверь из рамы, но в конце концов им это удалось.
Когда они вошли в комнату со свечами перед собой, они сделали открытие, которое будет преследовать их всю оставшуюся жизнь. Их любимая мать безвольно лежала на залитой кровью постели. Она была обнажена; ее некогда красивое лицо теперь исказилось от ужаса и агонии. Ее бледный живот лопнул от промежности до грудины, как будто ее раскололи изнутри.
Они бросились к открытому окну и увидели огромную фигуру, темную и блестящую от пота, бегущую через лужайку к черному простору болота. Трое подумали, что отсутствие ночного света играет с их глазами шутку. У убегающего нападавшего, казалось, ничего не было выше его широких мускулистых плеч.
С той ночи Квентин и его брат c сестрой пережили нелегкий момент, и их отдельные доли Проклятия Деверо, казалось, становились сильнее и безжалостнее. Теперь, отправляясь в болото с миссией, Квентин надеялся положить конец их беде раз и навсегда.
Тропинка постепенно расширялась, переходя в поляну, и внезапно он обнаружил себя перед лачугой Моджо Мамы из брезентa и гудрона. На покосившемся крыльце строения росли листья сушеных трав и болотных растений - очевидно, ингредиенты для различных снадобий и припарок, которые она готовила. Дубленые шкуры кроликов, опоссумов и енотов висели, растянувшись, вдоль внешних стен старой хижины, вместе с шкурами тварей, которых он не мог идентифицировать.
Он остановил лошадь и спрыгнул с седла.
- Выходи сюда, старуха! - потребовал он. - Я здесь, чтобы поговорить с тобой!
На мгновение ему показалось, что ее там нет. Затем дверь на кожаных петлях и из обветренных досок распахнулась, и появилась она.
- Мне кажется, или я чувствую в воздухе запах Деверо?
Моджо Мама была далека от внушительной фигуры, которую он ожидал увидеть. Она была маленькой и хрупкой, не выше пяти футов ростом, одетая в рваную одежду и темно-синюю бандану на макушке. Она была старой - по крайней мере, за восемьдесят - покрытой морщинами, как кора древнего дерева. Только ее глаза выглядели яркими и молодыми, когда она смотрела на него, мерцая одновременно злостью и весельем.
