Дин Кунц - До рая подать рукой
Он не мог провести с Рукой несколько приятных во всех отношениях часов, на что очень рассчитывал, испытывал по этому поводу горькое разочарование, но знал, что переживет эту неудачу, учитывая беременность Черной Дыры и большую вероятность того, что она носит под сердцем двух, трех, а то и больше младенцев, еще более покалеченных, чем Рука или Дохляк, которые потребуют от мира гораздо больше, чем могут дать ему сами. На ближайший год ему будет чем заняться, чем поразвлечься, он еще доберет то, чего лишался сейчас.
Рука моргнула. Медленно, но верно к ней возвращалось сознание. Пока девочка еще не могла сообразить, что к чему, Престон, собрав волю в кулак, заставил себя отнести ее в середину устроенного в гостиной лабиринта. Коснулся говнючки, пусть его и затрясло от отвращения, поднял на руки и понес по черным тоннелям, воняющим гнилью, плесенью и мышиной мочой.
В комнате, где стояли телевизор и кресло, на полу словно совершили ритуал вуду. Везде валялись птичьи кости, состриженные человеческие ногти, с пальцев и рук, и ног, и волосы.
А вот Королева Шлюх исчезла.
Крепко связанная, без сознания, оставленная на двадцать минут (всего на двадцать минут!), которые понадобились Престону, чтобы съездить в Нанз-Лейк и вернуться с девочкой, эта спившаяся дрянь умудрилась все испортить. Но, с другой стороны, подобные ей ничтожества и обладали только одним талантом – все портить.
Далеко уйти она не могла. Ее автомобиль по-прежнему стоял около дома, ключи лежали в кармане Престона. Должно быть, она, по-прежнему связанная, уползла в лабиринт. Что ж, поиски не могли занять много времени.
Он положил Руку в кресло. Кривясь от отвращения, расстегнул ортопедический аппарат, снял с ноги. Если бы она и пришла в себя за время его отсутствия, то передвигаться смогла бы не быстрее Королевы Шлюх.
Престон взял ортопедический аппарат с собой. Хорошая дубинка.
* * *Индеец в красно-белом головном уборе, гордо стоявший между колоннами из стопок «Сэтедей ивнинг пост», не предлагал сигары, но замахивался томагавком.
Ухватившись за индейца, Микки сумела подняться. Крепко связанная в лодыжках, она могла переставлять ноги лишь на долю дюйма. Правда, путь ей предстоял недлинный.
Напротив индейца, по другую сторону прохода, в нише в стене на круглом, в два фута, столике стояла лампа под желтым стеклянным абажуром в виде колокола. Бронзовая защелка в виде головы улыбающегося херувима крепила абажур к центральной стойке лампы. Поскольку из-за провода, стягивающего путы рук и ног, Микки не могла разогнуться, поначалу она собиралась осторожно поставить лампу на пол. А потом резким движением рук просто сбросила ее со стола.
Абажур разбился вместе с лампочкой, отчего сумрак в этой части лабиринта сгустился еще больше. Осколки стекла звенели, прыгая по полу.
На мгновение Микки замерла, напряженно прислушиваясь. В доме-могиле падение лампы отозвалось грохотом разорвавшейся бомбы. Она ожидала услышать тяжелые, зловещие шаги, увидеть хранителя лабиринта, прибывшего в дом Тилроу прямиком из фильма «Байки из склепа», одетого в изодранный саван, недовольного тем, что его оторвали от обеда из дохлых жуков. Но если бы хранитель и прибыл, своей мерзостью он бы превосходил все то, что могла создать фантазия авторов, написавших сценарий «Склепа», потому что это был бы Престон Мэддок, чудовище, какого еще не носила земля.
Нагнувшись к самому полу, она подобрала несколько самых крупных осколков, большим пальцем все их проверила, выбрала самый острый.
Сначала принялась за провод, который стягивал путы запястий и лодыжек. Пластмассовая изоляция резалась легко, с медью, металлом мягким, тоже не возникло проблем.
В тюрьме она поддерживала хорошую физическую форму, регулярно посещая тренажерный зал, так что теперь, улегшись на пол, легко забросила ноги на столик и занялась проводами, опутавшими ее лодыжки. Чтобы освободить ноги, ей потребовалась лишь пара минут.
Примериваясь, как резать провода, стягивающие запястья, она услышала какой-то шум. Потом что-то с грохотом упало на пол и хлопнула дверь.
Мэддок вернулся.
* * *Скрючившись в грязном кресле, Лайлани не знала, где находится и как сюда попала, но, еще плохо соображая, что к чему, уже поняла, что едва ли рядом появится служанка с чашкой крепкого чая и тарелкой пирожных.
Где бы она ни была, со здешней вонью не могла сравниться даже самая противная из выводящих токсины горячих ванн Синсемиллы. Более того, запах стоял такой, будто сюда свозились те самые токсины, которые дорогая маман долгие годы выводила из своего тела. Может, именно так и пахло бы от инкубатора чудо-детей, если бы она регулярно не вымачивала свои грехи.
Лайлани соскользнула на край кресла, встала… и упала. На уровне пола вонь усилилась многократно, и только невероятным усилием воли ей удалось вновь не лишиться чувств.
У нее отняли ортопедический аппарат. Она находилась в нескольких шагах от свободы, от «Флитвуда», набитого инопланетянами. Мальчик, собака, амазонки, перспектива захватывающих дух приключений без злобных свинолюдей. И теперь эта вонь. Определенно, не обошлось без доктора Дума. Крошечные птичьи черепа смотрели на нее пустыми глазницами.
* * *Никчемность Руки, ее жалкость, ее глубокие генетические нарушения копошились на всех плоских, закругленных, изогнутых поверхностях стального ортопедического аппарата, точно так же, как множество бактерий копошатся на поверхностях общественного туалета.
Прекрасно образованный человек, Престон знал, что ее бесполезность и зависимость от других – абстрактные понятия, которые не оставляют выделений на вещах, к которым она прикасалась. Он знал, что ее генетические нарушения не передаются как заразная болезнь. И тем не менее, когда его правая рука, в которой он держал ортопедический аппарат, стала липкой от пота, пока он рыскал по лабиринту в поисках Королевы Шлюх, он не сомневался, что мерзкие выделения Руки растворяются в его поте и через предательски открывшиеся поры могут проникнуть в тело. И в лучшие-то времена пот доставлял ему не меньше огорчений, чем моча, сопли и другие вторичные продукты, результат обмена веществ организма, но сейчас, когда его рука с каждым мгновением становилась все грязнее, антипатия к девочке переросла в отвращение, отвращение – в черную ярость, хотя такой мыслитель, как он, должен был ощущать себя выше этого. Но с каждым шагом, уводящим Престона в зловонное чрево лабиринта, знания имели все меньшее значение в сравнении с его чувствами.
* * *По-прежнему со связанными руками, выставив перед собой острый осколок абажура, словно алебарду, Микки добралась до перекрестка коридоров, прижимаясь спиной к стене, прислушиваясь к малейшим звукам. Она двигалась бесшумно, как лягушка, воспользовавшись освоенной с детства технологией «стелс»[114]. Только так, превращаясь в призрака, молчаливого и невидимого, ей удавалось избежать внимания очередного плохиша, которых мать – одного за другим – приводила в дом.
