Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях
Рядом со мной оказался Бобби Ли.
— Что там такое, в чем дело? — Тут он увидел фотографию и вдохнул с присвистом. — Это твой Нимир-Радж?
Я кивнула, потому что забыла, что надо дышать, а при этом трудно говорить. На миг я закрыла глаза, резко, как следует, вдохнула и выдохнула. Выдох получился дрожащий, прерывистый. Я про себя выругалась:
— Возьми себя в руки, Анита, не смей раскисать!
— Что? — переспросил Бобби Ли.
Я поняла, что произнесла это вслух, и мотнула головой, выпустив из руки штору.
— Впусти его. Послушаем, что он скажет.
Бобби Ли посмотрел на меня как-то странно:
— Его нельзя убивать, пока мы не узнаем, что случилось.
— Я знаю, — кивнула я.
Он тронул меня за плечо, повернул к себе.
— Девонька, у тебя физиономия мрачнее зимнего рассвета. Именно с таким лицом и убивают. Мне бы не хотелось, чтобы твои эмоции помешали делу.
Что-то почти похожее на улыбку коснулось моих губ.
— Не боись, Бобби Ли. У меня делу ничего не помешает.
Его рука медленно убралась.
— Девонька, твои глаза меня пугают.
— Тогда не смотри, — сказала я, — и перестань называть меня девонькой.
—Есть, мэм, — кивнул он.
— А теперь открывай к чертям дверь, и займемся делом.
Он не стал спорить — подошел к двери и впустил в дом страшного серого волка.
Глава 63
Когда мы открыли дверь, Зик держал перед собой фотографию Черри. Первые слова его были такие:
— Убейте меня, и они оба хуже, чем мертвы.
Поэтому он сел на моем белом диване, все еще дыша, хотя, если он скажет что-нибудь не то, я надеялась это прекратить.
— Что тебе нужно? — спросила я.
— Меня послали привести тебя к моему господину.
— Что значит «привести»? — спросила я, сидя на низком кофейном столике прямо перед Зиком. Бобби Ли стоял у него за спиной, прижав к позвоночнику дуло пистолета. Получив серебряную пулю на таком расстоянии, ни один альфа в мире не выживет. По крайней мере из тех, кого я знаю, а это широкая выборка.
— Он хочет сделать тебя своей подругой.
Я покачала головой:
— Это я слышала. Но разве он не пытался убить меня дважды?
— Пытался, — кивнул Зик.
— И вдруг воспылал чувствами?
Зик снова кивнул. В полуволчьей форме этот жест выглядел странно — будто золотистый ретривер мудро кивает головой.
— Отчего такая перемена? — спросила я.
Тот факт, что я спокойно могла задавать вопросы, когда на столе лежат фотографии Черри и Мики, был свидетельством и моего терпения, и отсутствия здравого рассудка. Будь я в здравом уме, я не могла бы сохранять спокойствие, но я щелкнула у себя в голове выключателем, который позволял мне думать по-626 среди ужасов. И тот же выключатель давал мне возможность убивать без рефлексии. Умение отключиться от собственных эмоций позволяло мне не начать отстреливать кусочки от Зика, чтобы он назвал мне место, где держат Мику и Черри. Кроме того, всегда есть реальная возможность заняться этим позже. Сначала поговорить разумно, а пытать, только если другого выхода нет. Сохранение энергии.
— Химере сказали, что ты универсальный оборотень, как он сам.
— Это еще что за зверь? — приподняла я брови.
— Ликантроп, который умеет принимать вид более чем одного животного.
— Не бывает, — сказала я.
От кухонной двери раздался голос Бахуса. Он старался держаться как можно дальше от Зика.
— Химера умеет принимать облик разных зверей. Я это видел.
Я обернулась к Зику:
— Ладно, пусть он универсальный. Кто ему сообщил, что я тоже такая?
— Прежде чем я отвечу на этот вопрос: тут у меня в машине неподалеку сидит одна женщина. Я бы хотел, чтобы она сюда пришла и с тобой поговорила.
— Кто? — На миг вспыхнула безумная надежда, что он назовет Черри, но он ее не назвал.
— Джина.
— Джина из парда Мики?
Он кивнул.
Я глянула вверх, на стоящего над ним Бобби Ли.
— Поверим ему? Поверим, что он выйдет и вернется без своей банды?
Бобби Ли покачал головой. Я повторила этот жест.
— Извини, Зик, но мы тебе не доверяем.
— Тогда пошлите Калеба. — Он посмотрел на леопарда, который очень тихо сидел все это время в углу, подальше от Зика. Совсем как Бахус, если подумать. Но еще и Джил тоже жался в другом углу. Я и без того знала, что меня окружают трусливые коты, лисы и гиены, но теперь...
— Откуда ты знаешь его имя? — спросила я.
— Я про Калеба много чего знаю.
— Объясни подробнее, — попросила я.
И тут снова зазвенел звонок. На этот раз я уже не вздрогнула. Ситуация давно миновала пункт, за которым у меня кончаются нервы. Хотя пистолет уже смотрел на дверь. Можно ли это считать нервами?
Я пошла к двери, а Бобби Ли остался держать дуло у спины Зика.
— Молись, мальчик, чтобы это не был враг, — протянул он.
Зик раздул ноздри, нюхая воздух.
— Это Джина, — сказал он.
Считайте меня параноиком, но я ему все равно не доверяла. Я выглянула в окно. На этот раз мерзких сюрпризов не было, только Джина стояла на крылечке, накинув на плечи толстую серую шаль. На улице была жара, на черта тогда нужна шаль? Я медленно выдохнула. Под такой шалью можно спрятать любой неприятный сюрприз. Плохо.
— Зачем ей шаль? — спросила я у Зика.
— Можно сказать, послание от Химеры.
Я оглянулась на него:
— От таких разговоров дверь может и не открыться.
Зик повел плечами, и, наверное, Бобби Ли сильнее прижал дуло, потому что движение прервалось немедленно.
— Ее пытали. Химера прислал ее показать тебе, что будет с твоим леопардом, если ты со мной не поедешь.
— Зачем шаль? — спросила я снова.
Зик закрыл глаза, будто хотел отвернуться, но побоялся, что Бобби Ли неправильно его поймет.
— Чтобы покрыть ее, Анита. Просто чтобы прикрыть наготу. — Голос его звучал изможденно — не просто устало, а изможденно. — Пожалуйста, впусти ее. Ей очень больно.
— Судя по запаху, он говорит правду, — сказал Бобби Ли.
Я вздохнула. Вряд ли можно получить более сильное доказательство.
И я открыла дверь, оставаясь в стороне от тех, кто мог бы наблюдать со двора, пистолет наведен. Прячась за дверью, я не увидела Джины до тех пор, пока она не оказалась уже в комнате. Я закрыла дверь, и Джина вздрогнула и тут же застонала, будто ей стало больно от этого движения. Когда она посмотрела на меня, я лишь колоссальным усилием воли смогла не вскрикнуть. Сначала мне показалось, что это у нее огромные синяки под глазами, потом сообразила, что это две полости такие глубокие, что кажутся синяками. И кожа у нее была такой бледной с примесью серого, что я впервые поняла, что значит «пепельный». Она была пепельной, будто тело ее было покрыто чем-то тоньше и нежнее, чем кожа. Она сильно горбилась, будто ей больно было стоять прямо. Губы обескровлены, но мне больнее всего было смотреть на ее глаза. Они были полны ужаса, будто все еще видели, что с ней делали, будто всегда будут видеть это снова и снова.
