Энн Райс - Талтос
Она выбралась из кровати, в темноте нашла домашние туфли и потянулась за пеньюаром, брошенным на спинку стула, – еще одно незнакомое одеяние, которыми забит ее чемодан, благоухающий духами другой женщины.
Убить ее! Убить это нежное доверчивое существо, полное воспоминаний о древних землях, о долине и равнинах и кто знает, о каких еще таинствах! Ее утешение в темноте, когда она была привязана к кровати. «Моя Эмалет…»
Светлое белое окно словно повисло в воздухе в дальнем конце темного вестибюля – огромный прямоугольник светящегося ночного неба, проливающий сияние на длинную дорожку цветного мрамора.
Она устремилась к этому свету. Халат вздулся за спиной. Ноги легко несли ее, чуть слышно стуча по полу. Она вытянула руку, чтобы нащупать кнопку лифта.
Отнеси меня вниз, вниз, вниз, к куклам. Забери меня отсюда. Если я погляжу из того окна, то выпрыгну. Открою его и увижу бесконечную линию фонарей – огни крупнейшего в мире города. А потом проберусь наверх, раскину руки в стороны и… кану в ледяную тьму.
Вниз, вниз, вниз – к тебе, моя девочка.
Все образы этой истории пронеслись у нее в голове. Вспомнился звучный тембр его голоса, его нежные глаза, когда он рассказывал. А теперь она лежит глубоко под корнями дуба… нечто навсегда отторгнутое от мира, не оставившее после себя ничего – ни каких-либо записей, ни упоминания в песнях…
Двери лифта закрыты. До нее доносится шум ветра в шахте – легкое посвистывание, возможно похожее на ветер в горах. И пока кабина спускается, он завывает, словно Роуан оказалась в гигантском камине Ей хочется съежиться в комок и лечь на пол, обмякнуть – без воли, без стремлений, без цели, без дальнейшей борьбы. Просто кануть во тьму.
Не будет ни слов, ни мыслей. Больше не знать ничего, не постигать что-либо новое…
«Я должна взять ее за руку, я должна удерживать ее. Так легко было бы заботиться о ней, такой нежной, прижимать к грудям мою дорогую, мою Эмалет…
И все мечты, которые заставили тебя уйти вместе с ним… Мечты о клетках внутри клеток, каких не видел еще никто; о тайнах, сокрытых в многочисленных слоях тканей; о руках, готовых прийти на помощь, и губах, прижатых к стерильному стеклу; о капельках крови, подаренных тебе безвозмездно; о невероятных графиках, схемах и диаграммах; о рентгеновских снимках… – словом, обо всем том, что позволило бы совершить поистине сказочное открытие, возвестить о новом чуде. Да, все эти мечты могли бы стать реальностью, останься она рядом с тобой. Сонное, женственное существо, не причинившее зла ни одному смертному, ею было бы так легко руководить, о ней так легко было бы заботиться».
Двери открыты. Куклы ждут. Золотистый свет города проникает сквозь сотни высоких окон, улавливается и удерживается в квадратах и прямоугольниках сияющего стекла. И куклы. Куклы ждут и смотрят – с поднятыми вверх ручками, с маленькими ротиками, будто приготовившимися к приветствию, с крошечными пальчиками, застывшими в неподвижности.
Она безмолвно прошла вдоль рядов кукол, мимо бесконечных витрин, заполненных разнообразными фигурками с темными глазами, словно черными дырами в пространстве. Разноцветные пуговицы сверкали в ярком свете. Куклы спокойны, куклы терпеливы, куклы внимательны.
А вот и Бру: королева кукол, большая холодная принцесса из бисквита – с миндалевидными глазами и розовыми, округлыми щеками, с бровями, навечно поднятыми в застывшей насмешливой улыбке, – тщетно пытающаяся понять… Что именно? Бесконечный парад всех этих движущихся существ, смотрящих на нее?
«Вернись к жизни. На мгновение вернись в жизнь. Будь моей. Будь теплой. Будь живой.
Поднимись оттуда, из-под дерева, из темноты, снова пройдись, словно смерть была частью наваждения, которое ты смогла развеять, как будто те роковые мгновения могут быть забыты навечно. Не оступись в этих зарослях, будь осторожна, не споткнись. Держу тебя в своих руках».
Ее руки раскинулись под холодным стеклом витрины. Голова прижата к нему. Свет отражается двумя лунными полумесяцами в ее глазах. Две длинные косы из ангорской шерсти, плоские и тяжелые, плотно прилегают к шелковому платью, будто они увлажнились от сырости земли… сырости могилы…
Где ключ? Носил ли он его на цепочке вокруг шеи? Она не помнила. Она хотела открыть дверь, взять куклу в руки, крепко прижать к груди – хоть на одно мгновение.
Что происходит, когда скорбь доводит до безумия, когда скорбь затмевает другие мысли, чувства, надежды, мечты?
Наконец наступило изнеможение. Тело молило о сне, о покое. Она стремилась лечь, чтобы отдохнуть и не страдать. Ничто не изменилось. Куклы немигающе уставились в пространство – так всегда смотрят куклы. И земля пожирает все то, что похоронено в ней, как это всегда было и всегда будет. Но какая-то усталость охватила душу, и казалось возможным, просто возможным, что можно повременить с рыданиями, отсрочить страдания и отлежаться внизу вместе с куклами, покончить с этим, потому что все это схлынет только тогда, когда ты так же мертва, как они.
Он был здесь. Стоял перед стеклянными витринами. Его невозможно спутать с кем-то другим. Не было никого столь высокого, но дело даже не в этом; она слишком хорошо изучила его лицо, очертания его профиля.
Он услышал в темноте ее легкие шаги по коридору. Но не двигался. Он просто прислонился к оконной раме и наблюдал, как светлеет снаружи, как бледнеет чернота, обращаясь в белесое молоко, и звезды растворяются в нем, словно расплавляясь.
Что он подумал? Что она пришла с намерением встретить его?
Она чувствовала себя разбитой, слабой, неспособной решить, что делать. Может быть, следует, если возможно, пересечь коридор, встать подле высокого человека и смотреть вниз, на дымчатую тьму раннего утра над крышами и башнями, на фонари, мерцающие вдоль подернутых туманом улиц, на дым, подымающийся кольцами и спиралями из сотен дымовых труб.
Она так и поступила. Она встала возле него.
– Мы ведь любим друг друга теперь, – сказал он. – Разве не так?
Его лицо было печально. Это причиняло ей боль. Это была свежая боль, разбередившая старую рану, нечто мгновенное, что могло довести до слез, проникнув туда, где прежде были лишь чернота и пустота, где царил ужас.
– Да, мы действительно любим друг друга, – подтвердила она. – От всей полноты сердец.
– И мы сохраним это чувство, – тихо произнес он.
– Да, навсегда. Пока живем. Мы друзья, и мы всегда будем друзьями, и ничто, буквально ничто не сможет заставить нас нарушить обещания, которые мы дали друг другу.
– И я буду знать, что вы здесь. Это так просто.
– И когда вы решите, что одиночество долее невыносимо, приходите. И оставайтесь с нами.
