Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 4
За дверью была маленькая комната, вся увешанная занавесями с рисунками. На них была изображена охота на оленя, и при дрожащем свете свечи, ей-богу, казалось, что собаки и лошади несутся по стенам. Еще в комнате стояли ящики из орехового дерева с бронзовыми украшениями. Ящики были застеклены, и под стеклом я увидел ряды золотых медалей, некоторые большие, как тарелки, и в полдюйма толщиной; все они лежали на красном бархате и поблескивали в темноте. У меня зачесались руки, и я подсунул нож под крышку одного ящика, чтобы взломать замок.
— Погодите, — сказала леди, беря меня за руку. — Можно найти кое-что и получше.
— Уж куда лучше, мэм! — сказал я. — Премного благодарен вашей светлости за помощь.
— Можно найти и получше, — повторила она. — Я думаю, золотые соверены устроят вас больше, чем эти вещи?
— Еще бы! — сказал я. — Это было бы самое лучшее.
— Ну так вот, — сказала она. — Он спит прямо над нашей головой. Всего несколько ступенек вверх. И у него под кроватью стоит оловянный сундук с деньгами, там их столько, что этот мешок будет полон.
— Да как же я возьму? Он проснется!
— Ну и что? — Она пристально посмотрела на меня. — Вы бы не допустили, чтобы он позвал на помощь.
— Нет, нет, мэм, я ничего такого не стану делать.
— Как хотите, — сказала она. — С виду вы показались мне смелым человеком, но, должно быть, я ошиблась. Если вы боитесь какого-то старика, тогда, конечно, вам нечего рассчитывать на золото, которое лежит у него под кроватью. Разумеется, это ваше дело, но, по-моему, лучше вам заняться чем-нибудь другим.
— Я не возьму на душу убийства.
— Вы могли бы справиться с ним, не причиняя ему вреда. Я ни слова не говорила об убийстве. Деньги лежат под его кроватью. Но если вы трус, тогда вам незачем и пытаться.
Она так меня раззадорила — и издевкой своей и этими деньгами, которые она словно держала у меня перед глазами, — что я, наверное, сдался бы и пошел наверх попытать счастья, если бы не ее глаза, — она так хитро и злобно поглядывала на меня, следила, какая борьба идет во мне. Тут я сообразил, что она хочет сделать меня орудием своей мести и мне останется только либо прикончить старика, либо попасть ему в руки. Она вдруг поняла, что выдала себя, и сразу же улыбнулась приветливой, дружелюбной улыбкой, но было поздно: я уже получил предупреждение
— Я не пойду наверх, — сказал я. — Все, что мне нужно, есть и здесь.
Она с презрением посмотрела на меня: никто не мог бы сделать это откровеннее.
— Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я бы только просила вас начать с этого конца. Я думаю, вам все равно, ведь, когда вы их расплавите, они будут цениться только по весу, но вот эти — самые редкие, и потому он больше дорожит ими. Нет надобности ломать замок. Нажмите эту медную шишечку, — там есть потайная пружина. Так! Возьмите сначала эту маленькую — он бережет ее, как зеницу ока.
Она открыла ящик, и все эти прекрасные вещи очутились прямо передо мной, я уже протянул было руку к той медали, на которую она мне показала, но вдруг ее лицо изменилось, и она предостерегающе подняла палец.
— Тс-с! — прошептала она. — Что это?
В тишине дома мы услышали слабый тягучий звук, затем чьи-то шаркающие шаги. Она мгновенно закрыла и заперла ящик.
— Это муж! — шепнула она. — Ничего. Не тревожьтесь. Я все устрою. Сюда! Быстро, встаньте за гобелен!
Она толкнула меня за разрисованный занавес на стене, и я спрятался там, все еще держа в руке пустой мешок. Сама же она взяла свечку и поспешила в комнату, из которой мы пришли. С того места, где я стоял, мне было видно ее через открытую дверь.
— Это вы, Роберт? — крикнула она.
Пламя свечи осветило дверь музея; шарканье слышалось все ближе и ближе. Потом я увидел в дверях огромное, тяжелое лицо, все в морщинах и складках, с большим крючковатым носом, на носу очки в золотой оправе. Старику приходилось откидывать голову назад, чтобы смотреть через очки, и тогда нос его задирался вверх и торчал, будто клюв диковинной совы. Человек он был крупный, очень высокий и плотный, так что его фигура в широком халате заслоняла собой весь дверной проем. На голове у него была копна седых вьющихся волос, но усы и бороду он брил. Под длинным, властным носом прятался тонкий, маленький аккуратный ротик. Он стоял, держа перед собой свечу, и смотрел на жену со странным, злобным блеском в глазах. Достаточно мне было увидеть их вместе, как я сразу понял, что он любит ее не больше, чем она его.
— В чем дело? — спросил он. — Что это за новый каприз? С какой стати вы бродите по дому? И почему не ложитесь?
— Мне не спится, — ответила она томным, усталым голосом. Если она когда-то была актрисой, то не позабыла свою профессию.
— Могу ли я дать один совет? — сказал он все тем же издевательским тоном. — Чистая совесть — превосходное снотворное.
— Этого не может быть, — ответила она, — ведь вы-то спите прекрасно.
— Я только одного стыжусь в своей жизни, — сказал он; от гнева волосы у него встали дыбом, и он стал похож на старого какаду. — И вы прекрасно знаете, чего именно. За эту свою ошибку я и несу теперь наказание.
— Не только вы, но и я тоже, учтите!
— Ну, вам-то о чем жалеть! Это я унизился, а вы возвысились.
— Возвысилась?
— Да, возвысились. Я полагаю, вы не станете отрицать, что сменить мюзик-холл на Маннеринг-холл — это все-таки повышение. Какой я был глупец, что вытащил вас из вашей подлинной стихии!
— Если вы так считаете, почему же вы не хотите развестись?
— Потому что скрытое несчастье лучше публичного позора. Потому что легче страдать от ошибки, чем признать ее. И еще потому, что мне нравится держать вас в поле зрения и знать, что вы не можете вернуться к нему…
— Вы негодяй! Трусливый негодяй!
— Да, да, миледи. Я знаю ваше тайное желание, но оно никогда не сбудется, пока я жив, а если это произойдет после моей смерти, то уж я позабочусь, чтобы вы ушли к нему нищей. Вы с вашим дорогим Эдвардом никогда не будете иметь удовольствия расточать мои деньги, имейте это в виду, миледи. Почему ставни и окно открыты?
— Ночь очень душная.
— Это небезопасно. Откуда вы знаете, что там снаружи не стоит какой-нибудь бродяга? Вы отдаете себе отчет, что моя коллекция медалей — самая ценная в мире? Вы и дверь оставили открытой. Приходи кто угодно и обчищай все ящики!
— Но я же была здесь.
— Я знаю. Я слышал, как вы ходили по медальной комнате, поэтому я и спустился. Что вы тут делали?
— Смотрела на медали. Что я могла еще делать?
— Такая любознательность — это что-то новое.
