Александр Студницын - Алая завеса
Глаза милого вампира — Анны плыли воспоминанием перед глазами. Хотелось сделать что-нибудь ради неё. Она даровала мне покой и силу, тёмную и всеотрицающую. Наверное, любовь — это смущение. Ты не понимаешь, кто тобой манипулирует, не видишь, кем управляешь сам, но в итоге ощущаешь давление незримого, невоплощённого. Теперь площадь властью усталости заклинала поздних прохожих на что-то. Или только меня?
— Паш, о чём ты думаешь?
— Да так…
— У тебя неприятное лицо стало, ухмылка злая… легенда не нравится?
— Пока не началось про убийства, история напоминала прекрасные образцы фольклора, но потом скатилась на уровень примитивных страхов перед неизвестным. Твой встречник, эдакий призрак, шатающийся по городу, внося сумятицу, — великолепен, а вот связь с преступлениями явна излишня.
Эх… корни твоей легенды, полагаю, кроются в сказках о двойнике. Существует поверье, будто по старым кварталам крупных столиц путешествует один и тот же господин в давно вышедшей из моды одежде. Всегда по сходным и центральным маршрутам и в поздний час. Если случайный полуночник осмелится заглянуть под его нависшую широкополую шляпу, то увидит лицо самого себя.
Обычно частые явления вечного господина предвещают катастрофы и войны. Такое мнение сложилось потому, что издавна такое странствующее зеркало называлось в оккультных кругах символом мировой души. Иными словами, единого естества всего человечества. Той матрицы характеристик вида, коя сокрыта в любом. Духа, который есть в каждом из нас и составляет макет, схему, на которую индивидуальная биография наносит свои рубцы, формирую индивидуальную личность.
Согласно доктрине мистиков, от сотворения вселенной мировая душа претерпела множество изменений, пройдя через опьяняющие бездны эволюции. Даже человеком в привычном понимании вещей она являлась не всегда, а только с относительно недавних пор. Когда-то попав на землю из царств другого мироустройства, она забыла, кто она и где её дом. Безуспешно пытаясь вернуться назад, зеркало выпустило искры самосознания в надежде, что поодиночке в разных углах планеты они найдут то, что не удалось ей.
Перед войнами и революциями томления внутреннего двойника в каждом усиливаются. Вернее, войны и революции — это и есть побочные эффекты от медленного беспокойства нашей общей управительницы, переросшего в тревогу.
Индивидуальности стираются, океаны подсознания выходят из берегов. Уровни насилия в городах растут.
Еженощно с новым актом насилия мировая душа готовится к очередному эволюционному скачку. Кто станет её жертвой, неизвестно, но совершенно очевидно, что во всех, даже в ребёнке, это зеркало, эта табула раса, в подлинном и не опровергнутом своём естестве, загорается пламенем тысячи свечей, призывая жениха-призрака будто на гадании. Мы говорим чужими словами, встречаемся под чужими именами, творим немыслимое, а потом не помним, какой огонь зажёг адскую страсть?
Максим преградил мне дорогу. От беспорядочного кружения по площади кирпичики под ногами смешивались в сеть из чёрных нитей. Остановишься — мир снова прежний, но стоит двинуться в путь — понимаешь: невидимый ловец устроил западню. Но скоро ли он проявит себя?
Мой спутник держал меня за руку, а я тем временем надел очки. Никто не смеет попадать в сеть, не оказав ни малейшего сопротивления.
— Паш, — глаза мальчика смотрели испуганно и остекленело, — ты говоришь как Андрей. Только он никогда так красноречиво не выражался, он просто любил говорить, что встречник — это все мы и каждый в отдельности. А вместе, в одном человеке, незнакомец примеряет нас как маски на карнавале, но ни в ком не может понять естества, истинной сущности, искры Божьей. От того и странствует который год.
— Правильно, ведь борозды на схеме подобно царапинам на стекле — не способны обладать ценностью и бессмертием. То есть, в сущности, отличий нет.
— Но Андрей также говорил, что раз существует то, почему мы так тоскуем хотя бы в качестве абстрактного понятия, следует считать его реальным, пусть и не здесь. Окружающих следует видеть как символы. Любое лицо, дела индивида, события в его судьбе, все чувства и мысли — образуют знак, эквивалентный той внутренней сущности или той мечте о внутренней сущности, которую лелеет встречник. Да и вообще той мечте, что есть в каждом из простых горожан, только им думается от страха, будто она уже воплотилась. Недаром повсеместный культ личности и ценности индивидуальности кружит головы. Отними у прохожих их души, и начнётся война. Они кинутся и тебя же первого растерзают.
Максим закашлялся и, недоверчиво косясь по сторонам, продолжил. Откуда-то стали скапливаться какие-то неприятные сомнительные типы.
— Из тех пустот, откуда приходит твой жених-демон, миллиардами свечей в своё время было вызвано подобие наших душ. Мечты затаились в большинстве живущих. Гибель хоть одной из них уже превращает человека во встречника, а если умрут разом множества — стремительный и априори бесплодный поиск естества приведёт к волне самоубийств и жестокости. Пусть неясна земля, с которой к нам явились мечты, нужно собой как символами приближать её в качестве Царствия Небесного.
— Хе-хе, а ты подумал, что приближать будет просто нечего, если люди не испугаются и не потеряют ориентиров? Жертв не удастся полностью избежать, но сейчас тысячи существуют ради сиюминутного, что согласно всем религиям приведёт их в ад. Я считаю, имеет смысл утопить город в крови, но спасти мечты из зазеркалья.
Кроме того, — мой голос стал необычайно жесток, — мы говорим о коллективных мерах спасения, но существуют ведь и личные. Мне кажется, спасти собственную душу — проще, чем найти источник уникальности для миллионов. Нужно только уничтожить в себе незнакомца. Понять, что внутри шаблонно и схематично, и сжечь это на горниле своих страстей.
— Вот так и думает встречник. Ты ещё спрашивал, почему он сеет насилие и преступления… Вот потому и сеет, что желает, убивая общее, спасти частное, но до сих пор у него не получилось.
— Вполне возможно, многие кровавые тираны двадцатого и других столетий были этими твоими встречниками. Народы страдали за что-то, а кто-то один воплощал их волю и выступал в роли абстрактного двойника.
Я усмехнулся, но Максим не заметил сарказма в моих словах.
— Может быть… Андрей бы тебе рассказал. Издревле существуют обряды по выявлению подозрительных незнакомцев, мне они неизвестны, но помню, что суть всегда сводилась к тому, что встречник ограничен в памяти. Он безразличен к ушедшему, а ведом иллюзиями о своём прошлом или вообще мнит себя страдающим амнезией. Но отличает его огромная тяга к будущему. Это вечный демон завтрашнего дня. А воспоминания чужих ему людей — самое смертоносное оружие.
