Анатолий Гончар - Оборотень
— Всё! — опустившись на разобранную кровать, простонал граф, едва сдерживая подступающие к горлу слёзы. — Я не могу больше в страхе ждать, когда придёт старуха с косой и унесёт мою жизнь! Раз это неизбежно, раз я всё равно умру, пусть это свершится сегодня! Ожидание смерти хуже самой смерти!
Он встал, вышел на середину комнаты и, подняв пистолет к виску, нажал на курок…
Тыкая впереди себя сучковатой ослежиной, Сычкарь медленно брёл вперёд, утопая по колено в холодной и булькающей тине. Время от времени он зябко подёргивал плечами и то и дело зыркал по сторонам. Путь раненного оборотня указывала осока с темными пятнами спёкшейся крови. Изредка из- под его ног с громким урчанием вырывался клуб дурно пахнущего болотного газа. Тогда Сычкарь вздрагивал и оглядывался на бредущего позади Фёдора, как будто бы боясь, что тот убежит и оставит его одного. Фёдор же, в свою очередь, с интересом наблюдал за поведением следопыта и изредка, сам того не замечая, крестился, убирая правую руку с курка фузеи. Неожиданно Сычкарь встал. Федор, едва не ткнув ему в спину стволом, замер, и, затаив дыхание, прислушался, ожидая очередного бормотания, идущего из глубины болота. Ни- чего не было. Стояла звенящая тишина. Даже комары, обычно стаями вьющиеся вокруг живых существ, куда- то исчезли. Краем глаза он заметил надвигающуюся из- за спины тень. Вздрогнув, он резко, так, что даже захрустели позвонки, развернулся и вскинул фузею, готовый в любое мгновенье нажать курок. Но за спиной ничего не было. Лишь тень от закрывающего солнце облака коснулась его ног и, укрыв мужиков с головой в своём прохладном мареве, понеслась дальше.
— Ты что? — вскинувшись, спросил Сычкарь, глядя на изготовившегося к стрельбе спутника.
— Да так, показалось, — опуская ружье, ответил Федор. И, смахнув рукой мгновенно выступивший пот, в свою очередь, спросил всё еще таращившегося на него Сычкаря, — А у тебя что?
— Топь, — еле слышно промолвил Сычкать, затем, сплюнув, добавил: — След исчез, как обрезало.
— Мож, утоп? — с надежной в голосе предположил Фёдор, указывая взглядом на тёмное пятно, образующее вытянутый круг в однообразной серо — зелённой поверхности покрытого ряской окна топи.
— Мож и утоп, — с сомнением покачивая головой, согласился Сычкарь. — Но кто его знает, проверить не мешало бы…
Он немного покряхтел, набираясь решимости и, выразительно взглянув на Федора, "мол, ты чуть- что, не мешкай", запустил ослежину в самую середину чёрного пятна. Трёхметровый шест ушёл в тину по самый верх, но ничего не нащупал. Сычкарь выдернул его и ещё несколько раз подряд опустил в топь, и каждый раз тот, не встречая сопротивления, уходил в пустоту.
— Ух, — облегчённо выдохнул Сычкать, обтирая грязь с вынутого из трясины шеста. — Сгинул!
Он, прищурившись, посмотрел на встающее над горизонтом солнце, на редкие облака, то здесь, то там ползущие по небосклону и, переведя свой взгляд на задумчиво стоящего Федора, перекрестился.
— Упокой, господи, грешную душу барина! Потом, решительно махнув рукой, трижды плюнул через плечо. Смутившись этого своего действа, он потупил взгляд и тихо буркнул: — Шоб не сглазить.
Федор согласно кивнул и, перекрестившись, громко и прилежно сплюнул. Постояв немного, они, не сговариваясь, пошли дальше, огибая по правой стороне раскинувшуюся впереди топь. Наконец, болото, согретое лучами вставшего над горизонтом солнышка, начало оживать. То здесь, то там подавали свой голос "оттаявшие" после холодной ночи лягухи. Комар, поднявшись из осоки, запел над ухом свою заунывную песню. Стая уток, рассекая воздух, пронеслась над идущими и, набирая высоту, унеслась в только одним им ведомые места. Серая выпь, отяжелевшая от съеденных на завтрак больших зелёных лягушек, забунела на всю округу, воспевая радости болотной жизни.
Немного отошедшие от утреннего холода путники медленно обошли топь и теперь двигались по болоту в направлении кургана. Они уже отошли от неё на приличное расстояние, когда Федор, оглянувшись, заметил нечто странное: буквально в нескольких метрах левее от того места, где они потеряли след оборотня, вспыхнула и погасла золотистая искра. Федор остановился и сделал шаг назад. Тонкий лучик золотистого цвета ударил прямо в глаза, но он был такой тонкий, что почти не слепил.
— Ей, Лексей, глядь сюда! — всё еще глядя на льющийся из болота свет, окликнул он Сычкаря. Тот обернулся и, ничего не видя, оторопело уставился на застывшего в напряжённой позе Фёдора.
— Ну…
— Не видишь? — оторвав взгляд и повернувшись к ни чего не понимающему спутнику, Федор указал рукой на блестящую точку. Сычкарь ни- чего не ответил и лишь недоуменно пожал плечами.
— Подь ко мне! — Федор отступил чуть в сторону, уступая своё место Алексею.
— Ну и? — прищурив глаза от блеснувшего в них луча, Сычкарь уверенно махнул рукой. — Пустое, роса как роса. Солнышко осветило, вот она и блестит!
— Нет, Лексей! — Федор отрицательно покачал головой. — Не роса это! Сам не знаю что, но чует моё сердце, что не роса! Надо глянуть!
Сычкарь недовольно крякнул, но спорить не стал и, с громким вздохом обойдя всё ещё стоящего Фёдора, пошёл вперёд, уверенно ступая по уже единожды пройденному пути. Возле чёрного пятна, около которого они потеряли след оборотня, он остановился и пошёл влево, уже осторожно прощупывая впереди себя путь. Он хорошо запомнил место, из которого бил лучик света. И вот сейчас он стоял над ним и ничего не видел, кроме однообразной серо- зелёной ряски, плавающей по всей поверхности топи. Он посмотрел в сторону плетущегося позади Фёдора и, довольно улыбнувшись, буркнул: — А шо я говорил?
Федор, ничего не отвечая, подошёл к нему и, вытянув вперёд руку, тихо произнёс: — Дай шест!
Сычкарь пожал плечами, отдал ослежину и, взяв в свои руки тяжёлую фузею Федора, небрежно закинул её за плечо. Фёдор тем временем подошёл к самому краю топи и, вытянув впёрёд руки, провёл шестом по поверхности. Глухой удар, раздавшийся почти сразу, заставил обоих вздрогнуть. Конец шеста сгрёб ряску и под ней враз помутившимся взорам мужиков предстал сверкающий на солнце золотой крест, закреплённый на крышке погруженного в воду гроба. — Батющки светы! — только и вымолвил Сычкарь и, забыв про висевшее на плече ружье, принялся неиство креститься. Федор, опешив от неожиданности не меньше, чем Сычкарь, всё же не потерял присутствия духа и, перехватив шест, поднял его перед собой наподобие копья. Он так и стоял всё время, пока Сычкарь оправлялся и приходил в себя. Наконец, тот шумно вздохнул и, смущёно засопев, снял с плеча позабытую фузею.
