Марина Дяченко - Петля дорог
— Там, — она показала рукой. — на холме. Я поведу.
Они сопровождали ее плотной толпой. Думали, что она убежит?..
Время от времени она ловила взгляды. И ежилась сильнее чем от ветра. Ничего… ничего… скоро все это кончится…
Наверное, им противна была ее бодрость. Она так радостно и энергично взбирается в гору — чтобы поскорее показать безвестную могилу убитого ею ребенка?!
Она остановилась на вершине холма. Лихорадочно огляделась.
Вялая трава усеяна была коровьими лепешками. Вот! Из земли торчал прутик с тряпочкой, потемневшей от дождей. А рядом…
Рядом лежал другой. Переломанный. Вероятно, вислобрюхая буренка не больно-то считалась с условностями…
Она удержала себя. Если кинуться сразу — возникнут подозрения, ее схватят, шагу не дадут ступить…
Осторожненько, по маленькому шажочку, она приближалась к порушенным воротцам.
По миллиметру… Сейчас…
Господин Петер!! Вот я…
Она зажмурилась.
Ничего не произошло. Ветер по прежнему пах листвой и навозом. И рядом стояли, курили, переглядывались ее мрачные сопровождающие.
Она заставила себя открыть глаза. Огляделась; все правильно. С этого самого места она впервые увидела две машины, ползущие навстречу друг другу…
«Канал открыт в любое время. Воспользоваться им можете только вы. При незначительном отклонении канал сам отыщет вас — отклонение не должно быть больше метра…»
Она потрогала уцелевший прутик.
— Это неправильно…
— Здесь? — холодно спросил следователь. — Здесь копать?
— Это неправильно, — сказал Ирена, глядя прямо в его сосущие глаза. — Это неправильный мир… Его нет. Это модель. Вы все модель. Вас придумал Анджей!..
Соседские ребятишки с интересом смотрели, как ее, скованную наручниками, выкрикивающую бессмысленные фразы, ведут к машине.
ГЛАВА 3
Психиатрическая экспертиза признала ее вменяемой. Медицинская комиссия признала ее здоровой.
Ирена приложила все усилия, чтобы поскорее забыть подробности и первой, и второй. Вы МОДЕЛЬ, с улыбкой говорила она врачам и санитарам. Ничего не могу с этим поделать. Вам обидно, но это так: вы — лишь тени других людей. Вы — представление Анджея о том, какими должны быть люди… Не обессудьте.
Ее сочли симулянткой.
Назначен был день суда; Ирена наслаждалась временным покоем. Ее не тревожили ни врачи, ни адвокаты, ни следователь. Натянув до подбородка серое казенное одеяло, она перечитывала записи в записной книжке и даже сподобилась на новую: «Весь мир есть тень…»
Фраза поразила ее своей оригинальностью.
Думать о том, почему не сработал канал, скоро наскучило. Не сработал — и не сработал. Дело житейское. Возможно, нечто подобное случилось с Анджеем. Он попал под каток собственной выдумки — не смог остановить им же запущенный волчок…
Думать о том, мертв Анджей или имитировал собственную смерть, она избегала. Так или иначе скоро все разъяснится. То, что Ирену ждет смертный приговор, ни у кого не вызывало сомнений; она, в свою очередь, не сомневалась, что Анджей, если он жив, никогда не допустит такого расклада. Если моделятор жив — то только затем, чтобы наблюдать за пойманной в ловушку Иреной. Если это изощренная месть — за что?! — то всего, что уже случилось с ней, достаточно для удовлетворения самого больного самолюбия. И до созерцания ее казни Анджей вряд ли дойдет. Хотя, опять же, кто его знает…
Вероятность того, что Анджей действительно мертв, Ирена в расчет не брала.
Зал суда хранил следы былого величия. С потолка слепо глядели облезлые барельефы. За длинным столом сидели люди в темных одеждах, за чьими-то затылками возвышались высокие спинки кресел, — Ирена подумала, что это по-своему красиво. Лет сто назад, наверное, бархат на подлокотниках выглядел совсем свежим…
В зале было полным-полно народу. Отдельно сидели родственники погибших детей — в их сторону Ирена с самого начала решила не смотреть. Там была ее мертвая зона; очень скоро она начала ощущать ее, будто больной клочок собственного тела. Онемевший и воспаленный. Ее взгляд притягивался к этим неподвижным людям, но ужас посмотреть им в глаза был сильнее.
По всему залу рассыпались репортеры. Ирена болезненно щурилась от вспышек; репортеры представлялись ей иголками, снующими сквозь тишину и ропот, тянущими за собой нитку предстоящих сенсационных материалов…
То ли в зале недоставало света, то ли перед глазами у Ирены стоял полумрак — но необыкновенно трудно было различать лица. А она высматривала, упорно высматривала, преодолевая резь в глазах — высматривала…
Кого?
Анджея Кромара. Кого же еще?..
Среди свидетелей были как совсем незнакомые люди, так и собственные Иренины соседи. Мальчику Вальке пришлось подставить под ноги скамеечку — иначе его голова не поднималась над трибуной для свидетелей.
— Я видел тетю…
— Это была госпожа Хмель?
Мальчик застенчиво улыбнулся.
Иренин адвокат неохотно поднял руку:
— Вопрос… Свидетель Валентин Ельник УВЕРЕН, что в тот день на глаза ему попалась именно его соседка, а не другая женщина, проживавшая в том же доме?
А ведь вопрос с двойником мы так и не продумали, мысленно обеспокоилась Ирена. За время, проведенное в беседах с собой, она привыкла считать себя эдаким ходячим консилиумом. «Мы продумали», «мы решили»…
— Свидетелю Валентину Ельнику десять лет, — сухо заметил судья. — Его показания могут быть приняты к сведению — однако полностью полагаться на них…
— А может, и другая тетя, — легко согласился Валька. — Темно было…
По залу пронесся ропот. Иренин адвокат вздохнул — ему поперек горла встал весь этот процесс. Как строить защиту, если подзащитная с идиотским упрямством отказывается давать простейшие сведения — о месте своей «командировки»?! Процесс был изначально проигран. Адвокат маялся: удар по карьере. На него сознательно сбросили бесперспективную, грязную работу, от которой отказался даже Упырь…
Ирена закусила губу.
Посреди наполненного зала имелось лысое пятно. В центре пятна сидел, закинув ногу на ногу, холеный господин Семироль.
И никто не садился рядом с ним. Два кресла справа были пусты, и два кресла слева были пусты, и перед ним, и за его спиной… В то время как в проходе скрипели приставными стульями, переминались с ноги ногу те, кому не хватило мест…
Ирена жалостливо взглянула на своего адвоката.
Нельзя так демонстративно расписываться в собственном бессилии. Как ассенизатор, вздернувший подбородок среди кучи дерьма: вы хотели видеть, как я вспотею, занимаясь ЭТИМ?! Дудки, я даже и не попытаюсь!..
