Александр Белогоров - Ученик чернокнижника
– Так, значит, в субботу, Афанасий Семенович? – спросил мальчик и сам удивился тому, что его голос тоже дрожит; ему даже пришлось прокашляться. Торжественность момента, показавшаяся сначала театральной и искусственно нагнетаемой стариком, повлияла и на него.
– В субботу, – кивнул сосед. – В полдень. – Он проводил Максима до двери и на прощание пожал ему руку. Рукопожатие оказалось сухим и крепким, довольно приятным. Это тоже было чем-то новым, особенным, ведь обычно старик, что называется, соблюдал дистанцию. Максим терялся в догадках, чем же вызвана столь внезапная перемена. Ведь он вроде бы ничего особенного не сделал, ничего не достиг. Когда дверь закрылась, мальчик недоуменно пожал плечами, но одновременно расплылся в улыбке. Такое уважительное отношение явно пришлось ему по душе.
– Ну что сияешь как самовар? – окликнул его Витька, который в этот момент как раз спускался по лестнице. Максим, поглощенный своими мыслями, его не сразу заметил, и тот был немного уязвлен. – Тебе старикан рубль подарил или чаем напоил? – Витька, который никогда за словом в карман не лез, заговорил в рифму.
– Да нет, просто настроение хорошее, – довольно кисло ответил Максим, настроение которого как раз начало портиться. Витькин язык иногда здорово его раздражал. Конечно, тот болтал безо всякого злого умысла, но легче от этого не становилось.
– Знаю, знаю. Военная тайна! – Витька махнул рукой. – Кстати, твой дед, часом, не шпион? – Лицо у Максима вытянулось: уж больно неожиданной оказалась для него эта версия, пусть и шуточная. – А что? – Развивал тем временем свою мысль Витька. – Выглядит не по-нашему. Ни с кем не разговаривает. Смотри, не заметишь, как тебя завербует.
– И какие же я знаю секреты? – Максим попытался пустить в ход иронию, но на Витьку такое оружие не действовало.
– Не сейчас, на будущее, – не моргнув глазом продолжил друг. – Ведь ты наверняка станешь ученым.
– Ну, на будущее… – Максим действительно мечтал о научной карьере, хотя и не любил об этом распространяться. И, помолчав, неожиданно даже для самого себя добавил: – Знаешь что, потерпи до воскресенья, а тогда я тебе все расскажу.
Если бы он знал, какое значение для грядущих событий будет иметь эта фраза! Максим произнес эти слова, чтобы успокоить Витьку, хоть как-то отвязаться от друга, не обижая его. А уж потом, после опыта, все рассказать, объяснить. Ведь сейчас он и сам знал слишком мало. Но Максим плохо понимал Витькину психологию. Тот прямо так и взвился.
– Значит, сейчас ты мне не доверяешь, а в воскресенье будет можно? – Витька аж покраснел от обиды.
– Нет, что ты, не в этом дело. – Максим понял, что свалял дурака, но взять слова назад было уже невозможно. Ему вдруг вспомнился довольно-таки подходящий к ситуации юмористический афоризм: «Легко выдавить зубную пасту из тюбика, но очень трудно загнать ее обратно». – Просто я дал слово никому не рассказывать до поры до времени. Но тебе, когда будет можно, расскажу все первому. – Он надеялся смягчить неприятное впечатление, но Витьку уже было не остановить. Тот напоминал тяжелую машину, которая долго разгоняется, но потом так же долго тормозит. Сейчас Корольков несся на полном ходу.
– Нет, ты скажи прямо: доверяешь мне или нет? – На слове «нет» его голос, довольно низкий для мальчишки, неожиданно перешел в фальцет. Это выдавало сильное волнение.
– Конечно, доверяю. – Максим покраснел еще сильнее, чем Витька. – Но я же дал слово…
– Если ты мне доверяешь, тогда говори, в чем дело. – Витька интуитивно почувствовал слабину и теперь «дожимал» приятеля. – Какие могут быть тайны между друзьями!
Максим оказался перед сложнейшим выбором. Он всегда очень дорожил данным обещанием и гордился тем, что слова не нарушал никогда. К тому же, зная Афанасия Семеновича, Максим понимал, что тот не стал бы настаивать на соблюдении тайны без причины. Но, с другой стороны, так не хотелось обижать друга! Да, ситуация… Максим стоял как вкопанный, не зная что ответить. Решил за него Витька, истолковавший молчание по-своему.
– Ну, не хочешь – как хочешь! Твое дело. А еще друг! – Витька смачно сплюнул и побежал вниз по лестнице. – Пока, Максик! – гулко донеслось снизу.
У Максима от досады едва не брызнули слезы. Еще бы: из-за такой ерунды поссориться с единственным другом! Конечно, Витька сам виноват. Сам Максим не слишком огорчился бы из-за двухдневной задержки и уж, конечно, не стал бы скандалить по этому поводу. Ведь не стал же он приставать с расспросами к Афанасию Семеновичу! И вообще, раз сказано нельзя, значит, нельзя. Все это, конечно, было так, но все-таки на душе оставался неприятный осадок. «И кто меня за язык тянул?! Зачем я сказал про воскресенье? – ругал Максим себя. – Хотел как лучше, а получилось…»
В этот же день случилось еще одно неприятное происшествие. Вечером Максим вышел в магазин за хлебом и возле дома встретил старушку из соседнего подъезда. Все соседи считали, и не без оснований, что у Пелагеи Ильиничны «не все дома». Эта одинокая бабушка жила совершенно одна, ходила едва ли не в лохмотьях и редко разговаривала с людьми, хотя и всегда улыбалась при встрече с каждым. Зато обожала животных. Едва она выходила во двор, как ее сбегались приветствовать все окрестные бездомные собаки и кошки, которые, как ни странно, вели себя в ее присутствии очень мирно, едва ли не дружно. Почти всю свою небольшую пенсию она тратила на них, вечно всех подкармливая. Старушка покупала и зерно для птиц, слетавшихся к ней целыми стаями. Поговаривали, помимо прочего, что Пелагея Ильинична ясновидящая. Но, в отличие от Афанасия Семеновича, ее в общем-то любили. Разве что ворчали иногда, что развела во дворе зверинец. Безвредную бабушку никто не боялся; к ней скорее относились снисходительно и при упоминании о чудной старушке улыбались, как и она сама.
Не улыбалась она лишь при встрече с Афанасием Семеновичем. Как-то раз, несколько недель назад, Максим наблюдал их встречу. Они стояли друг напротив друга не меньше минуты, элегантный старик и почти что нищенка, глядя глаза в глаза, и напряжение, возникшее между ними, ощущалось даже на приличном расстоянии. Наконец, к ним подбежал один из псов и стал угрожающе рычать на старика. Тот предостерегающе поднял трость, но поспешил ретироваться, что-то бормоча вполголоса на иностранном языке. Старушка же после этой молчаливой встречи казалась очень расстроенной и долго качала головой, тоже что-то тихо приговаривая.
Но в этот раз Пелагея Ильинична, шедшая куда-то в окружении нескольких кошек, в ответ на приветствие Максима не улыбнулась. Она вдруг вся побледнела и задрожала так, что мальчик испугался, как бы бабке не стало плохо.
