Марина Дяченко - Мир наизнанку (Сборник)
— Фагоциты, — сказал голос, усиленный микрофоном из-под караоке. — Вы знаете, как страдает в последнее время информационное пространство, как чудовищно засоряют его, искривляют и загаживают выхлопы нашего нездорового общества. Среди людей нечувствительно приживаются герои сериалов, пошлые и примитивные создания, пародии на людей! Среди людей живут также тени и вещи, не говоря уже о проклятиях, которых нам еще не доводилось захватывать, но обязательно доведется! И Хозяин терпит это, то ли бросив людей на произвол судьбы, то ли целиком положившись на нас, фагоциты. И мы оправдаем его ожидания.
Голос замолк. Под сводами подвала сделалось тихо. Еле слышно журчало нутро толстых труб.
— Перед вами две нечеловеческие твари, фантом и перемещенная личность, — с усталой брезгливостью в голосе сказал невидимый оратор. — Сегодня мы очистим от них информационное пространство. Готовность — шестьдесят секунд.
И снова сделалось тихо. Силиконовые маски подступили ближе и плотнее обступили Горохова и Лизу.
— Погодите! — сказала она громко. — Вы ошиблись. Вы поймали не тех! Это ошибка!
По-видимому, все жертвы до нее начинали оправдание именно этими словами. И жертвы после нее, конечно же, не придумают ничего нового; маски подступили еще на один шаг. Лизины слова их не взволновали.
— Никто не имеет права чистить от нас пространство! Мы такие же существа, как вы! Мы… может, мы как раз стараемся стать людьми!
Никакого эффекта. Толпа сходилась в молчании, и непонятно было, что именно собираются предпринять фагоциты. Раздавить пленников массой, задушить, как в переполненном автобусе?
Горохов поднял голову, поднял дыбом волосы на макушке и оскалился, как загнанный в ловушку кот. Лиза всматривалась в маски, силясь различить под ними лица; она пыталась понять, кто из фагоцитов явился в подвал в кроссовках, кто в сандалиях, кто в туфлях на шпильках. Обувь, которую она случайно видела получасом раньше, показалась в этот момент ключом к спасению, кодом, пуповиной, соединяющей бредовое видение с бытом, с повседневностью, с жизнью.
Маски начали слипаться. Монолитная толпа сделалась плотной агрессивной средой, будто серная кислота, загустевшая до плотности жевательной резинки. Лиза поняла, что происходит и что произойдет через минуту; как сливаются шарики ртути, как спекаются расплавленные стружки, так окружавшая их толпа слиплась в единое целое, заключая Лизу и Горохова в пищевую вакуоль и готовясь приступить к трапезе.
Она пошатнулась, собираясь свалиться на Горохова, и наступила на осколок мела. Острый край проткнул тонкую подошву туфли, как ни одна горошина не пробивала дюжины матрацев. Лиза вскрикнула.
В детстве да и в юности у нее бывали моменты, когда казалось, что все вокруг чужое. Имя ее, повторенное сто раз, непривычно и странно звучало, а знакомые предметы выглядели по-другому. Тогда единственным спасением был повседневный, рутинный, ежедневный быт: повторяющиеся маршруты, распорядок, расписание.
Она боялась затянувшихся выходных. Внезапно изменившихся планов. Праздников. Отпусков. Переездов.
Но она была экскурсоводом и не боялась толпы. Она знала, что противопоставить безразличию, насмешке или даже агрессии: громкую выверенную речь.
— В скульптуре воспроизводится реальный мир! — выкрикнула она в лицо подступающим маскам. — Но основным объектом изображения является человек, через внешний облик которого передается его внутренний мир, характер, психологическое состояние! А также человеческое тело!
Неподвижный воздух в подвале дрогнул. Горохов тяжело дышал и смотрел на Лизу снизу вверх.
— Выразительность скульптуры достигается с помощью построения основных планов, световых плоскостей, объемов, масс, ритмических соотношений! Большое значение имеют четкость и цельность силуэта! Четкость и цельность силуэта! Четкость и цельность!
Она шагнула вперед, и стена масок отступила под напором.
— Один из видов скульптуры, обозримой со всех сторон, называют круглой скульптурой! Обход — одно из важнейших условий восприятия круглой пластики!
Лужи испарялись, поднимая туман над зеркальцами темных поверхностей. Белые кромки соли становились шире и обретали сходство с кольцами Сатурна.
— Чтобы рассмотреть трехмерный объем скульптуры, представить себе решение статуи в целом или увидеть все фигуры скульптурной группы, зрителю надо обойти вокруг скульптурное произведение!
Лиза кричала в полный голос. Лиза испытывала вдохновение, словно оперная дива в момент бенефиса; в эту минуту, ненадолго, впервые и, может быть, раз в жизни, она увидела мир — и себя, — как его видят люди.
Совершенная яркость и четкость. Покой в сочетании с движением. Гармония каждого шага, звука падающих дождевых капель и шелеста листьев под ногами, осознание, что некуда спешить. Лиза поняла в этот момент, по чему тосковал несчастный Игорь, когда говорил о радости солнечного света.
А потом наваждение закончилось, и Лиза сразу забыла половину всего, что чувствовала и знала в этот момент. И ей сделалось грустно.
В подвале тяжело дышали десятки ртов. Переминались на бетоне кроссовки и туфли. В задних рядах кто-то начал снимать силиконовые маски — лица под ними были потны, красны и растерянны.
— Скульптура бытового жанра показывает людей в привычной для них среде, за постоянным занятием, — сообщила Лиза резко, будто вбивая в могилу осиновый кол. Язычки оплывающих свечей задергались. Под ногами скрипнул мел, растертый почти в порошок.
— Кто следит за освещением?! — дискантом крикнул кто-то в глубине подвала. — Почему у вас половина софитов вообще не горит? Где прострел в правом дальнем углу?
Напряженная тишина разбилась. Разом начались движение, ворчание и ругань.
— Не ходите по кабелям! Под ноги смотрите!
— Конец смены, обед будет сегодня или нет?
— Я ухожу, у меня закончился контракт…
— Проверьте штекеры! Где-то искрит…
— Дежурного инженера ко мне! Немедленно!
Фигуры двигались в полумраке, соединяясь и распадаясь. Где-то капала вода, ворчали трубы, разными голосами звонили мобильные телефоны.
Лиза опустилась на бетон, на раздавленный мел. Горохов повернул к ней распухшее, в кровоподтеках лицо:
— Как вы это сделали?
Она не знала, что ответить.
* * *Рыжий трехлапый кот мирно спал на диване. Горохов сидел, держа у лица пузырь со льдом, и время от времени вздыхал сквозь сомкнутые зубы. В его просторной, тщательно обставленной гостиной скучали гекконы в большом аквариуме и дымились на сервировочном столике две чашки кофе.
