Эдвард Ли - Тератолог
— Не понимаю, о чем ты, — прохрипел Уэстмор.
— Конечно, не понимаешь, потому что ты слишком глуп. Мы действуем тайно. Кто-то должен знать. Вот почему я здесь. Фэррингтон это адепт, живой символ деградации человечества. Он хочет поспорить с Богом. Он считает, что если заденет Бога за живое, тот проявит себя.
Усмешка, похожая на хруст крошащегося камня.
— Вот что я тебе скажу, Уэстмор. Бог уже задет за живое. Уже пять тысяч лет как рассержен до самых фибр свой души. Он не собирается проявлять себя — ты не стоишь Его времени. Бог ушел. Он слишком занят своими делами, мужик. Он дал тебе шанс. Так используй же его.
Фэррингтон, — подумал фотограф. Как там он сказал? Систематизированное зло? Не намеренно ли ангел напускает тумана?
— Некоторые вещи тебе придется выяснить самому, — сказал ангел.
— Что насчет Фэррингтона? — спросил Уэстмор почти умаляющим тоном. — Ты совсем меня запутал. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Ему показалось, что темный силуэт стал еще более зернистым.
— Увидишь.
— Почему ты мне рассказываешь это? — спросил Уэстмор.
Зыбкий смех.
— Я — всего лишь посланник. Задаваться вопросами — не мое дело. Бог захотел, чтобы я пришел к тебе, и я пришел к тебе. Да, пути господни неисповедимы. Это точно, поэтому только так ты можешь получить хоть какой-то шанс увидеть всю картину в целом.
Уэстмору казалось, будто глаза у него удерживаются раскрытыми с помощью крючков.
Ангел начал растворяться.
— Мне нужно идти, но прежде чем я уйду, я скажу тебе кое-что. Хочешь услышать это?
Уэстмор, сглотнув, кивнул.
— Только это — тайна.
— Говори.
Ангел заметался в темноте.
— Если возьмешь стимул творить добро, и стимул творить зло, положишь их рядом и посмотришь на них внимательно, то увидишь.
— Увижу, что? — прохрипел Уэстмор.
— Что они одинаковы по своей силе.
С этими словами ангел исчез.
6
Два человека в комнате. Ночь. Тишина.
— Гидроцефал умер, — сказал Майклз. — А у священника случился сердечный приступ.
— Позаботься об этом.
— Уже все сделал.
Фэррингтон сидел в халате из алого атласа и с отрешенным видом потягивал из бокала «Монраше» урожая 1918 гола. Его взгляд блуждал между компьютерным монитором и большим полукруглым окном, обрамленным тьмой и подсвеченным лунным светом. Фэррингтон находился в одном из своих умозрительных настроений. Он размышлял. Майклз знал, что таким образом его хозяин справляется с отчаянием.
— Дальнейшие ассигнования не должны составить труда.
— Нет, не составят. Они уже реализуются, — заверил его Майклз.
Фэррингтон убавил уровень звука на мониторе. С угрюмым видом он наблюдал за разнообразием видеороликов. На первом Бетти болтала своими обрубками в оргазмическом экстазе, в то время как унитарианский священник изощренно трахал ее. Следующий ролик. Программный директор благотворительного фонда «Дорога вместе», пуская слюни, исполнял куннилингус восемнадцатилетней девушке с синдромом Дауна, прогнализмом и кожными выростами на лице. Следующий ролик. Два дьякона из Батон-ружской «Церкви Христовой» остервенело мастурбировали на лицо женщины с врожденным дефектом грудины и генетическим заболеванием, известным как «сращение кишечника». Она родилась без внешнего анального отверстия. Вместо этого кишечник опорожнялся в вагинальный канал. Словно по сигналу, камера наехала на ее раздвинутые ноги, когда она, говоря менее научным языком, вывалила из своей манды впечатляющего вида и размера какашку.
— Ваши инвестиции в «Метопронил» определенно окупились. Люди хотят заниматься этим. Всем чем угодно, с кем угодно, ради получения сексуальной разрядки, — отметил Майклз.
Но Фэррингтон выглядел каким-то скучающим, или несчастным…
Он переключился на следующий сценарий. Это была прямая трансляция из комнаты ангелов. Оба чудовища мирно спали, сплетясь в обоюдных объятьях на фоне белоснежных простыней.
Ну вот, — подумал Майклз. Ему следовало это ожидать.
— Однажды они станут моими, Майклз, — еле слышно произнес миллиардер. — Однажды они меня полюбят.
— Конечно, так и будет, — сказал слуга, не найдя другого ответа. Хотя подумал: Ага, теперь Бог уж точно будет всякий раз заглядывать сюда.
Мой босс сошел с ума.
Майклз вздрогнул от следующего резкого жеста хозяина. Как только слуга закончил свою саркастическую мысль, Фэррингтон бросил на него осуждающий взгляд. Но спустя мгновение, его глаза вновь стали печальными и вернулись к монитору.
— А как там два наших гостя?
Майклз терпеть не мог приносить плохие новости, но до сих пор повода для беспокойства не было.
— Брайанта мы уже взяли. И… не волнуйтесь, но…
Фэррингтон бросил на него еще один резкий взгляд.
— …Фотографа нет в комнате.
— Что?
— Вам не стоит беспокоиться. Наверное, слоняется где-то пьяный. Мои люди избавляются сейчас от священника и ребенка, и они еще не вернулись.
Майклзу очень повезло, что взгляд не мог убивать.
— Мы найдем фотографа, — заверил англичанин. — Он не сможет покинуть пределы дома.
Ответ Фэррингтона прозвучал, как худшее знамение.
— Хорошо, если так.
7
Уэстмор пришел в сознание. Он лежал под столом, окутанный тьмой, и не мог ничего вспомнить. Его мысли тикали в такт часам.
Ангел, хм?
Наверно, он вырубился от слишком большого количества виски. И ему все приснилось. Но даже в тусклом лунном свете, сочившемся сквозь застекленные двери, он заметил у себя на рубашке пятна крови. Он ударился лбом о край шкафа, но голова совсем не болела. Он попытался нащупать рану и не нашел ее.
С трудом поднявшись на ноги, он нажал на головку часов, чтобы подсветить циферблат. 4:12 утра. Он пощупал карман рубашки в поисках сигареты, но обнаружил лишь пустую пачку. Может, это ангел спер у меня курево? — в шутку подумал он. Но он не смеялся. На безупречном плиточном полу лежал сигаретный окурок, словно небрежно выброшенный туда кем-то.
Что он скажет Брайанту? Ничего. У меня была галлюцинация, у меня была галлюцинация. Я был пьян. Я ударился головой, но рана, наверное, где-то под волосами. Оттуда и кровь. И это я бросил окурок на пол. А вовсе не сквернословящий бескрылый ангел в черной футболке. Ни в коем случае.
Он чувствовал себя больным, но не от выпитого. У него болело сердце. Опять те предчувствия. Он не собирался руководствоваться таинственными посланиями ангела, но чувствовал, что должен сделать что-то.
