Александр Птахин - Суровая готика
Изложить суть диалога Корневу Баев уже не успел — впрочем, и так было понятно, что нынешний усатый доктор — Борменталь как раз и есть подлинный. А откуда возник его предшественник, следует еще выяснить… В кабинет постучал и робко засунул бритую голову дежурный по зданию — сержант Вяткин.
Вяткин, съежившись в ожидании начальственного гнева, пролепетал:
— Владимир Митрофанович, мы там товарища Ульхта нашли… так он прилег там отдохнуть… ну мы вот не знаем, нам его будить или не надо…
Корнев резко встал из за стола, его лицо и шея мгновенно залились красной краской:
— Хорошо, начальство у нас умное — психиатра нам прислало! Самое время. Не НКВД — военизированное подразделение! Та же армия, считай! А дурдом какой-то! Богадельня, мать ее так! Один в слезах и соплях чуть не утоп, каплями отпаивали, как девицу на выданье, у которой жених убег, другому ведьмы мерещатся повсюду, а третий среди рабочего дня отдохнуть, видите ли, прилег! Это где же наш бледный товарищ так переутомился? Он, может, вагоны разгружал всю ночь или каналы рыл? Или лес валил? Так мы его трудоустроим лес валить годков на десять за такие выдающиеся успехи в работе! Веди, — толкнул Корнев в плечо не на шутку испуганного дежурного, тот засеменил к расположенным в нижнем этаже камерам, за ним прошествовали Корнев в сопровождении Баева и Прошкина, горевших желанием присутствовать при сцене примерного наказания Ульхта.
Дежурный остановился перед дверью самой дальней камеры. Это камера традиционно считалась резервной, и ключ от нее был только у самого Корнева. Как правило, в ней находились, во избежание последующих слухов и недоразумений, особо сановные узники, судьба которых еще не была решена окончательно на высоком руководящем уровне.
— Ну? — нетерпеливо обратился к дежурному Корнев.
— Так загляните сами, товарищ Корнев, — безнадежно указал на глазок дежурный.
— И зачем вы его там заперли? Кто вам такое распоряжение дал? — поинтересовался Корнев, заглянув в глазок.
— Да как же мы могли бы запереть его… у нас же, Владимир Митрофанович, и ключа нету… мы думали, что это вы… — натолкнувшись на гневный взгляд начальника, дежурный попытался исправиться: — А может, это он сам как-то там прилег и закрылся? Чтобы не мешали…
Ставший еще более красным от неудержимых эмоций, бормоча под нос витиеватые ругательства в адрес тупых сотрудников и совершенно невменяемого коллеги Ульхта, Корнев нашел на связке нужный ключ и, наконец, открыл камеру…
Покрытый бесцветными волосами затылок Ульхта хорошо просматривался на фоне серой заплесневевшей стены. Ульхт лежал на узкой тюремной койке, лицом к стене, покрытый невесть откуда взявшимся в камере добротным зеленым верблюжьим одеялом. Корнев в несколько шагов оказался рядом и резко сдернул одеяло. Прошкин громко сглотнул, чтобы не открыть рта от изумления. Ульхт был одет единственно в иностранные белые подштанники, его же положение на боку, лицом к стене, было надежно зафиксировано — он был крепко привязан в трех местах: за щиколотки, в районе локтей и за плечи к металлическим прутьям тюремной койки кожаными ремнями, а на его спине чем-то темно-красным, Прошкину не хотелось без медицинского участия делать скоропалительный вывод, что это кровь, был нарисован таинственный знак — вроде метлы из трех палочек, прикрепленной к длинной ручке и опущенной вниз. Тело Ульхта не подавало ни малейших признаков жизни.
— Зови врача, нет, лучше этого — Борменталя, там усатый такой тип сидит у меня в приемной, — как-то враз побледнев, совершенно безнадежно скомандовал Корнев дежурному.
Баев тихо подошел к койке и поискал пульс на шее:
— Он жив, пульс есть — только очень слабый, вообще состояние похоже на кому… Отец в коме три месяца пролежал… Я не вижу признаков телесных повреждений… Конечно, надо его отвязать…
Подоспевший Борменталь помог Баеву споро отстегнуть ремни и уложить тело на одеяло. Борменталь подтвердил, что Ульхт жив. И действительно находится в коматозном состоянии. Но ни причин, ни последствий его нынешнего жалкого положения указать «без дополнительного медицинского обследования» не смог. На груди Ульхта был такой же знак, как и на спине. Безусловно, знак был нарисован кровью. Такие же знаки были изображены и на его ступнях, и на ладонях…
— Это руна Тотен. Перевернутое изображение руны Альгиз. Называется руной смерти. Ее писали рядом с именами умерших, — внес свою лепту в анализ происшествия Субботский, который прибежал в подвал вместе с Борменталем, — предполагаю, ее можно использовать в магических целях для того, чтобы вызвать смерть человека…
— Вот еще один энтузиаст магических действий на мою голову — мало мне Прошкина было, — болезненно поморщился Корнев. — Давайте, товарищи, ближе к реальности! Мы все — таки на государственной службе находимся! А не какие-нибудь пионеры в летнем лагере, чтобы у костра байки про оборотней рассказывать!
При упоминании «пионеров» Субботский оживился, и его глаза заполыхали огнем искреннего энтузиазма:
— У меня знаете, Владимир Митрофанович, есть концепция насчет этих пионерских сборищ… не самая, к сожалению, популярная. Мне недавно посчастливилось просматривал одну необычную книгу, называется «Тимур и его команда», некий Гайдар написал… Так по-моему, эта книга — на самом деле просто инструкция какая-то для молодежи по созданию тайного общества или организации…
— Масонской ложи, — шепотом выдохнул все еще перепуганный Прошкин, который описанной Субботским книги в глаза не видел и мрачный вывод сделал исключительно из слов приятеля и своих ярких впечатлений от разговора с отцом Феофаном.
— Как приятно, что наши советские компетентные органы не остаются в стороне и разделают мою точку зрения, я просто не рискнул сказать вслух — именно, отделения масонской ложи! — радостно зачастил Субботский.
Корнев только отмахнулся:
— А про Буратино книжка — для кого инструкция? Для столяров — краснодеревщиков? А может, для каких алхимиков доморощенных, как в сарае гомункулуса вывести? — хороший отец, Корнев был осведомлен о тенденциях детской литературы куда лучше холостяков Прошкина и Субботского, и совершенно не имевшие представления о сказке про Буратино приятели не стали вступать в спор с начальством. Корнев продолжал, с нотками безнадежности в голосе:
— Умного учить — что мертвого лечить… Вернемся из метафизических дебрей к нашим реальным мертвецам. Вы, товарищ Борменталь, отправляйтесь с трупом, то есть телом, — Корнев осекся — судя по всему, Ульх все еще был скорее жив, чем мертв, — то есть с пострадавшим, или правильнее сказать — заболевшим… в нашу больницу областную, я сейчас позвоню, предупрежу руководство больницы, чтобы вам всемерное содействие оказали. А мы с вами, товарищи, поедем, осмотрим дом этого фон Штерна. Урожайный у нас день сегодня на покойников…
— Да, Прошкин, — тихо на ухо, добавил Корнев. — Зайди к дежурному телеграфисту, пусть в ориентировке Борменталя на неустановленное лицо заменят, попытаются по описанию личность установить и добавят «особо опасен, при задержании может оказать вооруженное сопротивление»…
В доме фон Штерна царил идеальный порядок. К удивлению Прошкина на месте разбитых Баевым песочных часов стояли новые — точь-в-точь такие же! Значит, искать тут уже нечего — слишком поздно, грустно подумал Прошкин. Баев, сделав тот же вывод, просто сел на диван и отрешенно наблюдал за происходящим.
Пока Субботский и Корнев с завидным профессионализмом и педантичностью вытряхивали на пол комнаты ящики комода, открывали шкафы, перелистывали книги и снимали со стен фотографии, Прошкин, отчасти чтобы скоротать время, не участвуя в заведомо бесполезном осмотре помещения, да и просто чтобы не мозолить глаза раздраженному начальнику, поплелся в ванную, изобразив, будто хочет помыть выпачканные в пыли руки…
В старинной туалетной комнате с мраморными полом и стенами, отделанной в стиле ампир, красовалась бронзовая ванна на львиных лапах, над не менее фундаментальным умывальником размещалось изысканное зеркало в сложной живописной раме. Прошкин включил воду, удобно присел на край ванны и скурил сигаретку, аккуратно стряхивая пепел в отверстие раковины. Первый раз за день он хоть что-то сделал с удовольствием!
Докурив, Прошкин решил побрызгать на лицо воды — для натуральности, походя заглянул в зеркало и вздрогнул — прямо за его спиной висел и чуть заметно покачивался повешенный, с черным мешком на голове. Прошкин молниеносно оглянулся — но нет, за его спиной, буквально в двух шагах, была только стена, покрытая местами надтреснутыми мраморными плитками серого цвета. Прошкин несколько раз глубоко вздохнул. Пытаясь унять сердцебиение, действительно плеснул водой на разгоряченное лицо и медленно, осторожно заглянул в зеркало еще раз. Тело висело и слегка покачивалось — где-то там, метрах в трех, во внутренней зеркальной реальности. Прошкин поплевал через левое плечо — но зловещее неумолимое ведение и не думало исчезать. Вот он, результат чрезмерного общения со служителями культа!
