Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы
— Ну, будь здоров, Хвастек! До вечера, ты слышишь? Мы ждем тебя непременно.
— Вы обязательно должны прийти к нам сегодня на чаи, я вас прошу, ладно? — сказала она. — Прекрасная дама, которую вы в настоящее время боготворите, непременно отпустит вас, если вы ей скажете, что собираетесь навестить старинную приятельницу, причем далеко уже не красавицу.
Она рассмеялась и добавила:
— Мы живем на Карлсгассе, дом номер двенадцать. Мы там совсем одни, с нами живет только моя матушка, которую вы, конечно, помните.
— Послушай, Хвастек! — сказал обер-лейтенант. — У пас мальчик и девочка, ты непременно должен на них взглянуть. Если ты придешь где-нибудь в половине девятого, они еще не будут спать. Ну, до встречи сегодня вечером!
Фельдфебель стоял слегка подавшись вперед и опершись на эфес сабли, с вежливой и чуть высокомерной улыбкой на губах; в этот момент он выглядел точно как на той фотографии с видом Хальштеттер-Зе. Лукавое, отчасти насмешливое, отчасти любезное выражение лица, которого я еще ни разу у него не замечал, которое принадлежало к каким-то давно ушедшим временам. Теперь это был совсем не тот грубый, неотесанный, шумный фельдфебель Хвастек из «Картечи», что кричал на полового, колотил саперов, лобызался с музыкантами и смешил красоток пошлыми остротами. Обер-лейтенант еще раз приложил руку к козырьку и, не удостоив меня даже взглядом, прошел со своей дамой в соседнюю комнату, где подавали кофе со взбитыми сливками и горячий шоколад. И в гот момент, когда они исчезли за стеклянной дверью и только их силуэты еще маячили за стеклом, я внезапно вспомнил то, что уже давно искал в своей памяти: ее звали Ульрикой, но домашние называли ее Молли.
Выходя из магазина, я бранил себя за свою стеснительность, считая непростительной глупостью то, что не нашел в себе смелости подойти к их столику, представиться обер-лейтенанту по всей форме, а затем обратиться к ней со словами: «Добрый день, госпожа Молли! Вы меня не узнаете?»
Возможно, что в этом случае она пригласила бы и меня. Но теперь было уже поздно. Как глупо! Я готов был надавать себе пощечин за свою собственную трусость, по в то же время радовался тому, что не предпринял никаких действий, ибо она наверняка уже давно меня забыла, и я бы мог оказаться в дурацком положении.
Втайне, однако, я надеялся, что фельдфебель предложит мне составить ему компанию. Вообще-то он должен был сразу спросить у них разрешения взять меня с собой. В этом не было бы ничего зазорного — ведь, в конце концов, мы были друзьями! Что могло быть проще? «Надеюсь, милостивая государыня не будет иметь ничего против, если со мной придет мой товарищ? Вольноопределяющийся одногодичник Август Фризек». И тогда бы я сделал шаг вперед и поклонился.
Глупо, что он об этом не подумал. С его стороны это было эгоистично и бестактно. Когда ему нужно скрасить одиночество, он сразу бежит ко мне, а тут…
Мы шли бок о бок, не разговаривая. Я был обижен и зол, он — занят своими мыслями.
Когда мы уже приближались к казарме, а он по-прежнему не приглашал меня составить ему компанию, я не выдержал и сам заговорил о предстоящем визите:
— Вам понадобится штатское платье, господин фельдфебель. Может быть, воспользуетесь моим?
— Штатское? Мне? Зачем? — спросил он.
— Вы собираетесь пойти… к этим людям… в форме?
Я чуть было не сказал «к Молли», но вовремя поправился.
Он остановился.
— Глупости! — сказал он. — Неужели вы полагаете, что я куда-то пойду? Мне это и в голову не приходило.
— Ну и правильно! — согласился я с ним, хотя в глубине души испытал разочарование. — Она совсем не красива. На снимке она выглядит лучше.
— Дело не в этом, — раздалось мне в ответ. — Просто я уже не гожусь для подобных визитов. Видите ли, вольноопределяющийся, сидеть за чашкой чая, лакомиться сэндвичами, вести умные беседы о последних новостях и строить из себя светского человека: милостивая государыня то, милостивая государыня се — для этого я уже решительно не гожусь. Раньше, может быть, и годился. Но сегодня я всего лишь фельдфебель Йиндрих Хвастек, дежурный командир третьего батальона — что с меня взять? Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Сегодня вечером я буду в «Картечи». Если вы окажетесь там раньше меня, передайте Фриде, что я приду.
Некоторое время мы оба молчали, так как совершали крутой подъем по улице Неруды. Лишь когда мы добрались до Погоржельца, он остановился и произнес:
— Запомните: для человека нет большего несчастья, чем неожиданно оказаться в своем собственном прошлом. Думаю, что у сбившегося с пути в пустыне Сахара больше шансов выбраться, чем у того, кто плутает в своей прошлой жизни. Помню, как лет семь или восемь тому назад я сидел, глядя на свой револьвер, и говорил себе: «Через час все будет кончено». В то время в полку эрцгерцога Райнера был один старый капитан по фамилии Теркль, знавший толк в таких вещах, — а что вы хотите? тридцать пять лет службы — если я не ошибаюсь, он служил еще то ли в тосканской, то ли в моденской армии… Увидев, как я сижу с пистолетом в руке, он только рассмеялся. «Хвастек, сказал он, — я за тебя не боюсь, ты не станешь стреляться, нет, не станешь. В жизни каждого из нас бывают черные и светлые полосы. Никто не стреляется из-за пустяков. Уж я-то знаю. Ты здоровый человек и слишком многим привязан к жизни, так что я не верю в твой револьвер. Но одно я тебе скажу: ради всего святого — никогда не оглядывайся на то, что уже миновало. А если оглянешься, то пиши пропало, уж поверь мне!» Он был чертовски прав, этот старина Теркль, — ни в коем случае не следует оглядываться на то, что миновало.
Фельдфебель Хвастек впервые заговорил со мной о прошлом. Но я почти не слушал его. Какое мне было дело до старого Теркля и до того, что он сказал восемь лет назад? Пока фельдфебель говорил, я придумал один план.
Если он останется дома — тем лучше. Я пойду туда вместо него, позвоню и скажу, что у меня поручение для госпожи от господина фельдфебеля Хвастека. Меня впустят в гостиную, и я скажу, что фельдфебель приносит свои извинения, что он не может прийти из-за нездоровья. «А ведь мы знакомы, сударыня. Помните теннисный корт возле Бельведера? С тех пор уже прошло несколько лет. Меня зовут Август Фризек, да, совершенно верно, сударыня дружили с моей сестрой. Чашку чая? Покорно благодарю, сударыня. Если это, конечно, вас не затруднит».
Вот как я поступлю. А если потом об этом узнает фельдфебель — ну и что с того? Я не обязан отчитываться перед ним о своих поступках. В конце концов, я тоже ее знал, и, может быть, даже гораздо дольше, чем он!
