Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях
Кровь неожиданно ярко выделялась на бледной коже. Она капала из трещины губ.
— Почему ты уверена, что не так выглядит любой вампир, проведший годы в гробу?
Я посмотрела на него сердито, потому что ничего другого сделать не могла.
— Лжец!
— Почему ты так уверена? — Он прижал меня сильнее — наверное, чтобы подчеркнуть, что ему это тоже не нравится. Все его тело было полно гневом, а не сексом. — Откуда тебе знать, Анита?
Он назвал меня настоящим именем.
— Потому что я некромант, если ты помнишь.
По его лицу было видно, что он не верит, будто ответ настолько прост, и он был прав. Я вспомнила поездку в Нью-Мексико и то, что я там увидела и узнала. Монстр, поднимающийся над стойкой бара в одном клубе в Альбукерке. Он тянулся тонкой полосой плоти, как восходит молодая луна, и потом появилось лицо. Женское лицо с одним застывшим глазом и высохшее, как мумия. Лицо за лицом поднималось из-под стойки, коричневые, иссохшие, ниткой страшных бисерин, связанные кусками тел, руками, ногами и толстой черной нитью, соединяющей их гигантскими стежками, а в средоточии всего этого была магия. Оно тянулось, пока не поднялось до потолка, загибаясь гигантской змеей, глядя на меня. Я насчитала сорок голов, потом больше, потом потеряла счет или смелость считать дальше.
И был в том же городе еще один клуб, и там было по-своему еще хуже, потому что из пытки сделали зрелище... На коже человека появились морщины. Мышцы стали усыхать, будто от чахотки, но там уходят месяцы, а здесь прошли секунды. Как бы ни была добровольна эта жертва, она была мучительной. Человек кричал, едва успевая переводить дыхание. Легкие у него работали быстрее, чем у первого, и он дышал так быстро, что вопль стал непрерывным. Кожа его темнела и втягивалась, будто кто-то выпивал его насухо. Так опадает воздушный шарик, только под кожей были мышцы, а когда они исчезли, остались кости, и наконец осталась только высохшая кожа на костях. А он все кричал.
Это последняя мерзость — или этот дар, или ужас, были вызваны силой Мастера города Альбукерка. Ее сила билась об меня будто бешеными крыльями, будто птицы, бьющиеся из мрачной темноты внутрь, к свету и теплу. И как можно оставить их плакать во тьме внешней, когда надо только открыться и спасти их? Я сопротивлялась, но в конце концов крылья ворвались птичьим вихрем, и мое тело будто распахнулось, хотя я знала, что это не так. И в этот проем, мелькнув невероятно быстро, бросились крылатые твари. Сила потекла по мне, сквозь меня, внутрь и наружу. Я оказалась участком огромной цепи и ощутила контакт с каждым вампиром, с которым соприкасалась она. Как будто я текла сквозь них, а они сквозь меня, как два потока воды, сливающиеся в огромный один. И поплыла в успокоительной тьме, и там были звезды, далекие и мерцающие.
Потом появились образы, и они будто ударяли в меня. Я видела, как Мастер Города стоит на вершине пирамидального храма, окруженного джунглями. Я слышала густой запах зелени, ночной крик обезьян, вопль ягуара. Ее слуга-человек опустился на колени и пил кровь из раны на ее груди. Он стал ее слугой, а она приобрела силу, много сил сразу. И одна из этих сил давала ей умение — отнимать силу жизни и питаться ею, не убивая носителя. И я поняла, как она забрала сущность этого человека в том ужасном спектакле. Более того, я поняла, как это было сделано и как это можно исправить. Я знала, как разобрать то создание над баром, хотя, учитывая, как это было сделано, как их сшили в кошмар Франкенштейна, разобрать значило убить. Чтобы рассеять чары, мне не нужен был некромант, который, их слепил, я могла сделать это сама.
Воспоминания были такими яркими, что я будто пережила их снова. И почти внезапно вернулась в реальность, глядя в глаза Жан-Клода, все еще прижатая его телом к полу, в комнате наказаний за тысячи миль от Обсидиановой Бабочки и ее маленькой армии. Но выражение лица Жан-Клода заставило меня затаить дыхание.
У него выкатились глаза, и я поняла, что он видел мои воспоминания, они стали для нас общими, как раньше стали общими его воспоминания. Блин.
Его голос прозвучал с дрожью, которой я у него никогда не слышала:
— Ma petite,ты без нас вела очень бурную жизнь.
— Ты видел то, что видела я, и ты знаешь теперь, каково мне смотреть, что ты сделал с Гретхен.
Он прижал мне руки сильнее, чуть-чуть вдавил пальцы.
— Я знаю твои чувства, ma petite.Но я не приму такое обвинение спокойно. Я — Мастер Города, жизнь моих вампиров во мне. Если только Вампир сам не Мастер, то его жизненные силы исходят от родоначальника или создателя, пока он не свяжет себя обетом крови с Мастером Города. И тогда этот Мастер заставляет биться его сердце. Если у меня кончатся силы, то некоторые из них просто ночью не проснутся или станут вурдалаками, животными, подлежащими уничтожению, каким стал Дамиан.
Я задергалась под ним:
— Я не...
— Ш-ш, ma petite.Не выноси приговор, не выслушав дела — в этот раз. Может быть, ты могла бы спасти Дамиана, но ему больше тысячи лет. Пусть он даже не Мастер, но это долгий срок, и у него было время накопить силу, чтобы выжить. Но такие вампиры, как Вилли и Ханна, не Мастера и не такие старые, они вылиняют или сойдут с ума, и их не спасет никто.
Он встряхнул меня, впился мне в руки и приподнял локти, так что я могла бы достать оружие, если бы хотела, но я только смотрела и слушала.
— Этого ты хочешь, Анита? Кого из них ты бы принесла в жертву, чтобы спасти Гретхен?
Гретхен, которую ты ненавидишь? Я брал у нее силу, потому что ты мне в ней отказала.
— Не перекладывай вину на меня, — сказала я.
Он внезапно изменил позу — сел верхом на мои ноги, приподнял меня в сидячее положение, впиваясь пальцами в бицепсы до синяков.
— Система «Мастер и его слуга» действует много тысяч лет, но ты против нее борешься и постоянно вынуждаешь меня делать то, что я делать не хочу.
Он подтащил меня поближе к своему лицу, вплотную к этим горящим синим глазам. На этот раз он встряхнул меня сильнее, чуть не напугав.
— Если бы я мог питать ardeurтак, как это полагается делать, во всем этом не было бы необходимости. Если бы я мог питаться с помощью своего слуги, во всем этом не было бы необходимости. Если бы я мог питаться с помощью своего подвластного зверя, во всем этом не было бы необходимости. Но вы с Ричардом связали меня по рукам и ногам своими высокоморальными правилами и вынудили поступать так, как я мог бы поклясться, что никогда не поступлю. Я сам лежал в ящике и был пропитанием для своего Мастера, и худшего мне никогда не приходилось переживать. А теперь, поскольку ты и он такие моральные, такие чистые, вы меня заставляете быть прагматичнее, чем мне хотелось бы.
