Брайан Стэблфорд - Карнавал разрушения
— Зелофелон действительно может читать в умах людей, — отвечал Асмодей с самодовольной улыбкой. — Но людей вокруг так много, и мысли их занимают настолько разные, чаще всего они слишком далеко от того, что необходимо выяснить. Разумеется, он мог бы разделить твой поток сознания, но в этом мало проку, даже если ты на самом деле более важная и интересная персона, чем кажешься. У Зелофелона есть более неотложные задачи. Он ограничен во времени и должен очень осторожно расходовать свои ресурсы. Он может подчинить своей воле материю и пространство, но это не обходится без затруднений, поэтому большую часть своих задач должен перекладывать на своих преданных слуг. Однако, не стоит заблуждаться, никто из остальных падших ангелов не вездесущ, и врагам Зелофелона его не одолеть. Они слишком слепы во всем, кроме отдельных участков земли и умов людей в отдельные моменты времени, поэтому их легко захватить врасплох. Ангелы не так уж отличаются от нас, понимаешь ли.
— Они могут умирать? — спросил Анатоль, одновременно с любопытством и вызовом.
— О, да, — отвечал Асмодей. — Потенциально они бессмертны, но их можно ранить или истребить. Кто сказал тебе обо мне, Анатоль? Кто послал тебя в церковь?
— Я не знаю, — произнес Анатоль, ощущая странное, извращенное удовольствие от неприемлемости своей правды. — Я лежал, умирая. На поле боя в Шемин-де-Дам. Мне кажется, меня спасла Жанна Д’Арк, но, скорее всего, это был сон. Однако, мое видение подтвердило, что я — истинный патриот, коммунист или нет — прямо как мой тезка.
— Иногда сны более реальны, чем то, что происходит наяву, — поучительно изрек Асмодей. — В мире есть маги, которые могут управлять снами, они часто носят маски, дабы ввести в заблуждение порядочных людей. Скажи мне, Анатоль: был ли какой-то еще образ или идея, которые занимали твой ум, когда ты общался со своей спасительницей. Ты должен помочь мне понять произошедшее, если сумеешь.
— Нет, — отозвался Анатоль. — Ничего больше не было.
Асмодей нетерпеливо поднялся со стула, сделал два шага вперед и теперь возвышался над пленником. Анатолю ничего не оставалось, кроме как в страхе смотреть на него.
Асмодей медленно поднял руку, описывая в воздухе полукруг. Анатоль, однако, не успел отреагировать, хотя руки его инстинктивно дернулись, чтобы отразить удар.
Но никакая защита не помогла бы. Асмодей был чрезвычайно силен. Анатоль перехватил его руку, но все равно удар сшиб его со стула, и, падая, он почувствовал, как невыносимой болью отозвались его раны. Он готов был поклясться, что кости на сломанном бедре прорвали кожу и теперь торчат наружу.
Он закричал.
Вместо того, чтобы попытаться подняться или нанести ответный удар, Анатоль старался свернуться в клубок, лишь бы только унять кошмарную боль. Он ждал нового удара или пинка, пытаясь лихорадочно прогнать все мысли и ощущения.
И не мог.
Асмодей пинал его — методично и безжалостно. Сапоги сатаниста добрались до ребер Анатоля, как тот ни пытался защитить их, и теперь боль, казалось, добиралась до самого сердца. Несмотря на сильное головокружение, сознание не покидало его. Он упорно не отключался, хотя страшнейшая боль словно пожирала его душу, насмехаясь над ним.
Асмодей присел на корточки и склонился над ним.
— Слушай меня очень внимательно, друг мой, — произнес он задушевным тоном. — Я открою для тебя двери к просветлению, а ты, в свою очередь, просветишь меня. Честный обмен — вот все, что я прошу. Попытайся не ненавидеть боль слишком сильно, ибо боль может стать вратами к открытию, и может случиться так, что тебе придется проделать долгий путь по неизвестной территории за этими вратами, дабы обнаружить все, на что ты способен.
— Это безумие, — выдохнул Анатоль, сделав усилие над собой.
— Это урок, который мы должны получить, — печально изрек Асмодей. — Мир, который наши прадеды считали добрым, а отцы — разумным — ни то, ни другое. Нет никакого всемогущего, великодушного и любящего Бога-Отца, чтобы спасти наши души, есть лишь спокойное и убедительное отсутствие божественной силы, которое позволяет нам с радостью делать все, что пожелаете. Ужасно оптимистично было бы считать, что богов может быть либо один — либо ни одного. Любой, у кого есть голова на плечах и способность видеть, поймет: мир — это место конфликтов и хаоса, нет никакой безопасности в том, что люди величают прогрессом . Мир, конечно же, безумен, друг мой, и мы должны справляться с этим безумием так виртуозно, как только можем. Забавляться снами, которые насылают нам ангелы и ведьмы, и искать истину, которая в них содержится.
К концу своей речи Асмодей уже снова стоял, поднимая ногу в тяжелом сапоге — аккуратно так поднимая. Он замешкался на мгновение, будто выбирая, куда опустить ее. Анатоль смотрел на кожаную подошву, желая, чтобы головокружение завертело его в своем вихре и унесло далеко-далеко — до того, как эта подошва опустится.
Наконец, Асмодей позволил ноге двинуться — не слишком быстро, но достаточно резко — на ребра Анатоля. Ужас происходящего лишил Анатоля последних сил, но, как только боль охватила его, словно пожар, ужас стал чем-то неважным. Прошло не более полминуты, прежде чем агония добралась до его встревоженного сердца, сжимая его в стальные тиски, вышибая дух вон, унося… но не к блаженному покою.
Казалось, будто ослепляющий свет заполнил его голову, заставив мелькать хаотичные образы. Анатоль не мог сказать, было ли то вызвано воздействием лекарства или просто возрастанием боли, но теперь он словно бы обитал одновременно в двух мирах: один, залитый ярчайшим светом, но чрезвычайно тесный мир кельи, где он находился один на один со своим мучителем; другой — огромный, не имеющий горизонта мир, где ничто не имело значения и где он уж точно был не одинок, где его окружало множество ангелов.
Его охватило головокружительное ощущение расширения, словно он стал воздушным шаром, наполняемым воздухом, словно нечто в нем одновременно зрело и взрывалось . И микрокосм — маленькая, жалкая сущность — чудесным образом стал макрокосмом, где находилось все, кроме Бога, чье мудрое лицо было Великим Извне, лишенным силы и значения. Анатоль-Бог не мог посмотреть в собственное лицо, ибо все лица и маски стали недоступны, скрылись от любопытствующих взглядов в ослепляющем свете, который был связующим звеном бесконечной вселенной. Стена эта состояла из звезд и созвездий, из скоплений созвездий, столь кучных, что они образовывали единую кристаллическую сферу, сверхплотную, но при этом невещественную, твердую, но наполненную пространством, где малюсенькие клеточки-звезды отстояли так далеко друг от друга, что терялись в бесконечном океане темноты…
