Ольга Михайлова - Гибельнве боги
— А кого бы вы хотели послушать, Джустиниани?
Тот не затруднился с ответом.
— Я недавно купил библиотеку мессира Альдобрандини. В 13-м томе «Gr. Lat. Conc.» опубликован акт унии между греческой и римской церквями 1439 года, он напечатан под редакцией Амброджо Траверсари, магистра камальдулов и легата папы Евгения IV на базельском и ферраро-флорентийском соборах. Да вот беда, лист с названием потерян. Нельзя ли вызвать дух Траверсари да узнать его?
Пока он говорил, к Елене подошла Катерина, теперь обе девицы захихикали. Донна Поланти, переглянувшись с медиумами, поморщилась.
— Бог мой, Винченцо, ну откуда духам знать такие сложности?
— Стало быть, духи знают не больше медиумов? — деланно удивился Джустиниани.
— Вы зря смеетесь. Да, скептики часто утверждают, что спириты вызывают не духов, а собственные воспоминания. Однако это вздор: на нужные вопросы духи всегда дадут ответ. Но, может, вас интересует что-то важное?
— Ну… — он сделал вид, что задумался, — наверное, глупо и спрашивать о труде «Rime spirituali sopra salmi» Сципиона Аммирато? «Tractatus contra articulos inventos ad diffamandum Bonifacium VIII» Августина Анконского духи тоже, наверное, не читали? Жаль… — Он виновато развел руками. — Но тогда, может, вызвать дух Парацельса? У меня к нему пара вопросов, в частности, о солях ртути.
Однако его предложение опять не поддержали, все решили вызвать дух Николо Макиавелли. Последний не замедлил появиться, оповестив о себе постукиванием, которого, впрочем, никто, кроме мессира Чиньоло, не слышал. Сам маркиз сказал, что видит дух в виде призрачного мерцающего облака. Все уважительно промолчали, лишь на лице мессира Пинелло-Лючиани появилось скептическое выражение. Духа, как водится, загнали под блюдце, и спросили, готов ли он общаться с ними? Блюдце в ответ ходило по кругу, указывая риской на определенные буквы, Чиньоло трактовал ответы и твердил, что для медиума самое главное — расковать стихию разума и не поддаться действию слепых сил. «Давайте чувству свободу, но держите его в узде!» — то и дело повторял маркиз несколько противоречивую, на взгляд Джустиниани, формулу спиритического искусства.
Супруга графа Массерано сидела рядом с Убальдини и что-то время от времени шептала ему на ухо, касаясь коленом его ноги, при этом не спуская глаз с самого Джустиниани, раздражая Винченцо. Сам Массерано сидел неподалеку от спиритического стола и что-то читал. Он, безусловно, видел заигрывания супруги с Убальдини, но это, видимо, мало его заботило. Елена и Катарина посмеивались и сопровождали сеанс ехидными замечаниями, но Винченцо заметил, что Джованна за столом очень бледна и серьезна. Элизео ди Чиньоло, стоя у входа, в упор смотрел на него самого, и теперь взгляд его был несколько озадаченным.
— Некоторые просто помешаны на этом, — сказала Катарина, — вы тоже считаете спиритов ненормальными?
— Мой приятель-медик рассматривает склонность к магии как симптом душевного заболевания, но я далек от таких оценок, — рассудительно заметил Джустиниани. В болтовне за спиритическим столом и задаваемых вопросах, по его мнению, проступила лишь суетность собравшихся, но он, будучи человеком светским, не счел нужным говорить об этом. Однако его удивило, что мессир Нардолини, человек с очень умными глазами, задавал духу удивительно пустые вопросы, а мессир Пинелло-Лючиани не нашёл ничего умнее, как спросить Николо Макиавелли о загробной участи своей бабки. Что за представление здесь разыгрывают?
В соседней зале накрыли ужин, и после прощания с духом Макиавелли все направились туда. Донна Поланти не могла простить Винченцо его скепсиса, и назвала людей, не признающих магии, «близорукими рационалистами».
— Только близорукие рационалисты отвергают существование магии, даже наука не отрицает вещей, выходящих за пределы чувств. В сфере магии происходят необъяснимые вещи, вы же не будете отрицать этого? — не отставала от него герцогиня.
— Не буду. Но даже если магия была бы лишь плодом фантазии, то и тогда она являла бы собой только бездну помраченного ума. — Винченцо начал надоедать этот нелепый разговор.
Донна Поланти невольно хмыкнула, и тема была оставлена.
За ужином перемалывались привычные сплетни, донна Гизелла теперь рассказывала о своем успехе на прошлом заезде на ипподроме, когда она поставила на аутсайдера и после падения фаворита выиграла сорок луидоров, потом заговорили о новой интрижке графа Боминако, и, немного позлословив, герцогиня зашлась смехом, от которого у нее содрогалась нижняя часть подбородка. Винченцо вдруг показалось, что семи минувших лет не было вообще, и он только вчера слышал все те же ехидные подтрунивания и злые насмешки. Бывшие дружки Боргезе, Рокальмуто и Убальдини почти не замечали его, Андреа Пинелло-Лючиани и Альбино Нардолини улыбались всякий раз, как он обращался к ним, маркиз ди Чиньоло настойчиво приглашал его на вечеринку в будущую среду. Девицы сидели вместе и тихо перешептывались. Джустиниани внимательно следил за Джованной, пытаясь понять, кому она отдает предпочтение. Неужели ее пленил Умберто?
Винченцо знал его слишком хорошо, чтобы радоваться этому.
Тут, однако, с ним произошло нечто странное. Он совсем мало пил, но неожиданно почувствовал себя опьяневшим. Стол поплыл в глазах, пламя свечей расползлось пятнами, чуть стеснилось дыхание. В ушах зазвенело, потом на миг все стихло, стол словно отодвинулся, превратившись в загрунтованный холст, и Винченцо увидел жуткую картину, которая возникала перед глазами, словно рисуемая мазками чудовищной кисти сумасшедшего живописца. Скатерть превратилась в антиминс, на котором происходило невиданное в своей мерзости действо: там корчилась и змеилась комическая вакханалия вихляющихся полуистлевших женских скелетов в распущенных юбках и похотливых мужских скелетов в расстегнутых штанах. Все они свивались в угаре Содома и Гоморры, и казались видением терзаемого яростной похотью могильщика. Действо развертывалось, блудные акты чередовались с безумной быстротой, казалось, он видел ожившую картину, и одновременно — овладевающее мозгом художника ужасающее безумие. Потом скелеты стали одеваться плотью, дебелой и рыхлой, продолжая свое распутство, но теперь он узнавал этих людей: Гизеллу Поланти и Марию Леркари, Альбино Нардолини и Рафаэлло Рокальмуто, Глорию Монтекорато и Ипполиту Массерано, потом возник Пинелло-Лючиани, почему-то в образе дьявола. Его руки возбужденно жестикулировали, локти же оставались неподвижными, как у паралитика. Убальдини и Боргезе с длинными, остро отточенными когтями, смотрели на него глазами убийц, видел он и Энрико Петторанелло в объятиях его сестры, и какую-то странную девицу с безумными глазами, — и все свивалось, выло и стонало распутным наслаждением…
