Яцек Пекара - Молот ведьм
— А сейчас смотрите, — произнёс бургграф чрезвычайно самодовольным тоном.
Снова зазвучали трубы, доски в помосте разошлись, и наверх выехал палач в алой куртке. Чернь, ошеломлённая, поражённая и обрадованная неожиданным появлением исполнителя, завыла во весь голос. Раздались аплодисменты.
— Поздравляю, бургграф, — сказал я, — Какой прекрасный эффект.
Линде покраснел и бросил взгляд в сторону Риты, проверяя, также ли она восхищена его замыслом, но прекрасная певица сидела, наблюдая за всем с милой, лишённой эмоций улыбкой.
Кат из Альтенбурга не был, что дополнительно удивило всех, в надетом на голову капюшоне. Видимо, он не заботился о своей анонимности, а может ему нравилось, когда восхищались его красотой. Ибо, хотя ваш покорный слуга не является тонким знатоком мужских прелестей, я мог предполагать, что палач нравится женской части общества. Его светлые, пушистые волосы трепал ветер, а на лице застыло выражение вдохновения. По-моему, он сделал бы карьеру как модель скульпторов или художников, но что ж, выбрал другую профессию. И я был уверен, что недолго ему ей радоваться, поскольку анонимность исполнителей, в конце концов, не была чьей-то выдумкой, а лишь формой защиты от мести семьи или друзей пытаемых или казнимых. Палач подошёл к приговорённому, положил ему руку на плечо и что-то прошептал на ухо. Наверное, по обычаю просил прощения, но преступник только потряс головой в немом протесте. Возмущённая толпа зловеще зароптала. Исполнитель бессильно развёл руками и улыбнулся. Это несколько испортило эффект, так как даже с этого расстояния я увидел, что у него почерневшие, неровные зубы и большая щель на месте левой «единички» и «двойки». На помост взобрался тщедушный монах с выбритой тонзурой и возложил руки на плечи преступника, я видел, что он молится, ибо его губы беззвучно шевелились. Потом с торжественностью сотворил знак креста и сошёл с помоста. Подмастерье связали смертнику руки за спиной, после чего подсунули под петлю низкую, широкую скамеечку и помогли ему взойти на неё. Преступник производил впечатление полностью покорившегося судьбе, но помощники палача явно были начеку. Очевидно, они знали по собственному опыту, что люди, стоящие пред лицом скорой смерти, способны решиться на неожиданное, необыкновенно сильное сопротивление. А кажущаяся безучастность может превратиться в иступлённый, безумный гнев. Однако в этом случае ничего не указывало, что ситуация должна выйти из-под контроля. Приговорённый позволил надеть себе на шею петлю (палач перед этим очень внимательно её проверил, прямо-таки заботливо касаясь каждого волокна) и встал почти смирно, с головой, откинутой назад.
— Держу пари, умрёт до захода, — сказал Шпрингер.
— Принимаю, — тотчас ответил расплывшийся мещанин в расшитом золотом кафтане, что сидел за нашими спинами. — Тридцать крон?
— А пусть будет пятьдесят, — ответил Шпрингер.
— Тогда и я войду за пятьдесят, — сухо произнёс высокий дворянин, сидящий двумя креслами от прекрасной Риты. — Я видел этого палача в Альтенбурге, господин Шпрингер, и ручаюсь, вы только что потеряли деньги.
— Случаи разные бывают, — назидательно заметил советник бургграфа. — Не всё коту масленица.
— А вы, магистр, — обратилась ко мне Рита. — Не используете ваш богатый профессиональный опыт, чтобы оценить способности собрата? Ловко его повесит или нет? Приговорённый помашет ногами до заката или испустит дух раньше?
Конечно, она хотела меня задеть, сравнивая с палачом, но ваш покорный слуга и не такие оскорбления слышал и не из таких уст. Вокруг нас воцарилось полное напряжения молчание, но я лишь сдержанно улыбнулся.
— Судьба этого человека в руках Господа, — ответил я. — А как долго будет умирать, не имеет значения по сравнению с тем, сколько длятся адские муки, которые познает, как каждый грешник, осмеливающийся нарушить законы Божьи и человеческие.
Бургграф внезапно закашлялся, а Шпрингер постучал ему по спине.
— Хорошо сказано, магистр Маддердин, — произнёс Линде, когда откашлялся.
— То есть, не знаете, — констатировала снисходительным тоном певица и отвернулась в сторону высокого дворянина, глядевшего на неё с открытым ртом.
Я внимательно смотрел, что придумает златорукий талант из Альтенбурга. Конечно, у него была специально подготовленная верёвка, но этого недостаточно для такого искусного повешенья, какое хотел нам представить. Несомненно, он также постарается, чтобы петля затянулась не на шее приговорённого, а легла на подбородок. Трубы зазвучали ещё раз, а кат с размахом выбил скамейку из-под ног приговорённого. Вот только, одновременно поддержал его за локоть, чтобы тот не повис слишком резко, что могло бы значительно сократить сеанс. Движение руки палача было молниеносным, столь же быстро он убрал руку, но мне не составило труда заметить этот жест. Вот, в этом-то и таился секрет.
Преступник хрипел, краснел, лягался ногами, а слюна текла с углов его рта. Он обмочился, что публика приняла с полным восхищения криком.
— Правда ли, что мужское естество набухает во время проведения казни через повешение, а из семени, пролившегося на землю, вырастает корень волшебной мандрагоры? — с интересом спросила Рита. Я заметил, что она смотрит на конвульсии приговорённого с нездоровым восхищением, а её глаза расширились. Мы когда-то с братьями-инквизиторами задумались, почему среди палачей нет женщин, и пришли к выводу, что по двум причинам. Во-первых, большинство не смогло бы выдержать причинения ближнему страданий и смерти. Однако вторая причина была интереснее. Так вот, мы признали, что то, небольшое меньшинство, которое справилось бы с заданием, открыло бы в пытках извращённое наслаждение, граничащее с сексуальным возбуждением. А это не принесло бы пользы самому искусству, которое следует питать лишённым эмоций профессионализмом.
— Если пожелаете, несомненно, наш почтенный хозяин позволит вам проверить, куда подевалось семя этого человека, — сказал я. Сидящий рядом с певицей дворянин подскочил как ошпаренный.
— Забываетесь! — Произнёс он обвиняющим тоном. — Чуть повежливее с дамой!
— Я невежливый человек, господин, — ответил я, глядя прямо ему в глаза, и он отвёл их, будто мой взгляд обжёг его.
Рита уже открывала рот, чтобы отбить атаку (что, несомненно, не было бы приятно моим ушам), как вдруг наступил неожиданный поворот в действии, который позволил нам быстро забыть обо всей нестоящей внимания дискуссии. Поскольку произошло нечто, что не часто случается увидеть во время экзекуции, и что вообще не должно происходить, когда делом занимается человек столь опытный, как палач из Альтенбурга. Верёвка оборвалась, и приговорённый с сильным грохотом свалился на доски помоста. Кланяющийся публике исполнитель приговора замер на месте, а потом обернулся в сторону виселицы с выражением просто-таки комичного неверия на лице. Впрочем, даже если бы не это неверие, я бы никогда не стал подозревать его в умышленной порче верёвки. Он слишком ценил своё доброе имя и был слишком жаден до рукоплесканий, чтобы даже щедрое вознаграждение могло склонить его к обману.
