Юкито Аяцудзи - Another. Часть 2. Как?.. Кто?..
Тэсигавара было засмеялся, но тут же его лицо посерьезнело.
– Теперь-то ты в курсе ситуации? – уточнил он, видимо, чисто на всякий случай. – Вроде этот Тибики-сэнсэй из дополнительной библиотеки тебе в основном рассказал все, да? Значит, теперь ты въезжаешь, Сакаки?
– Да, въезжаю, – кивнул я, потом отвел глаза и повторил: – Въезжаю. Думаю, у тебя не было выбора… В смысле, что вы могли поделать? Все понятно.
Раз попытка удвоить количество «несуществующих» ни к чему не привела, крутить ту же пластинку не имело смысла. Дальнейший бойкот нас с Мей ничего бы не дал. Поэтому…
В результате смерти Кубодеры-сэнсэя изменилось отношение класса не только ко мне, но и к Мей. И не то чтобы они это как-то обсуждали и решили. По-моему, все само собой постепенно произошло.
К примеру, когда состоялся этот мой разговор с Тэсигаварой – на большой перемене в четверг – Мей была рядом. И Тэсигавара вел себя так, как будто она существовала, и даже пару раз к ней обратился.
И не только Тэсигавара. В отличие от того, что было до предыдущей недели, все одноклассники перестали держаться с Мей, как будто ее «не было».
Правда, характер Мей никак нельзя назвать общительным, так что изменение было слабым и даже вовсе незаметным, если только его специально не высматривать. Но все-таки новости наверняка разойдутся быстро, и учителя начнут во время уроков спрашивать ее и вызывать к доске.
С Мей Мисаки обращались как с человеком, который «существовал».
Конечно, так должно было быть с самого начала. Но я почему-то чувствовал себя не в своей тарелке, когда это видел…
Кабинет класса 3-3 на третьем этаже корпуса С был немедленно закрыт как место ужасной трагедии. Класс поспешно перевели в свободное помещение в корпусе В (а древние стул и парта Мей остались на прежнем месте). Поскольку не стало классного руководителя, «временно исполняющей обязанности» назначили, естественно, Миками-сэнсэй.
После переселения в корпус В стало ужасающе очевидно, как много в классе пустых парт. Пожалуй, этого следовало ожидать. Больше половины класса в день происшествия ушло домой рано – вполне естественная реакция. И на следующий день, и через день довольно много народу не явилось, использовав смерть Кубодеры-сэнсэя как повод остаться дома.
– Ну да, как же иначе-то, – заметил по этому поводу Тэсигавара. – Это ж нереально – увидеть такой ужас и чтобы это на тебя никак не повлияло. Любой с нормальными нервами захочет чуток побыть подальше отсюда. Если б нас оставили в том кабинете, я бы тоже сбежал.
– Кадзами-кун так ни разу и не появился.
– Да он с детства был самой большой тряпкой из всех, кого я знал. Плюс он же на самой первой парте сидел. Я ваще в шоке, что он не вырубился на месте.
Слова Тэсигавары звучали грубо, но за этой грубостью чувствовалась привязанность к другу, от которого он «рад бы избавиться». Переведя дыхание, Тэсигавара тут же добавил:
– Я ему звонил вчера вечером, и знаешь – у него был веселый голос. Я прям поверить не мог. Он сказал, что завтра уже придет.
– Интересно, решил ли кто-нибудь вообще не появляться до начала каникул? Всего пара дней ведь осталась.
Тэсигавара ответил без колебаний:
– Черта с два они придут.
Мей все это время слушала молча, но тут пробормотала:
– Некоторые, может быть, уже уехали из города.
– Уехали из города? – переспросил Тэсигавара с несколько обалделым видом. Мей чуть кивнула.
– Угу. Я слышала, каждый год так многие делают. Уезжают из Йомиямы на летние каникулы.
– В смысле, потому что за городом безопасно? Не знаю, правда ли это.
– Тибики-сан говорит, что, скорее всего, правда.
– Хммм. А как они это проворачивают? Что, рассказывают предкам, что происходит?
– Не исключено. Но вообще-то рассказывать об этом запрещено, даже родным, так что… непонятно.
– Хммм.
Наморщив переносицу, Тэсигавара наконец выплюнул:
– Фиг их знает.
Потом повернулся к Мей и добавил:
– А вообще ты странная, Мисаки. Ты ведь тоже во всем этом по уши, а ведешь себя так спокойно, как будто тебя не касается.
– Да?
– Мне почти даже кажется, что ты… – Тэсигавара замолчал, но после паузы продолжил нарочито небрежным тоном: – Может, на самом деле в этом году ты и есть «лишняя».
– Я? – тень улыбки мелькнула в правом глазу, не закрытом повязкой. – Не думаю, что это я.
– …Ну конечно.
– Да… Но знаешь – говорят, «лишний», который в классе, сам не знает, что он «мертвый». Так что, может быть…
Мей сейчас явно шутила, однако я вспомнил, что, когда этот вопрос всплыл у нее дома, она совершенно бесстрастно сказала нечто совершенно другое.
«Я знаю, что я сама не "мертвая"».
Почему? Как она может говорить с такой уверенностью?
Этот вопрос не давал мне покоя.
– Может быть, это и ты, Тэсигавара-кун, – заметила Мей с еще одной микроскопической улыбкой. – Как ты думаешь?
– Я… я? – Тэсигавара вылупил глаза и указал пальцем себе на нос. – Да не… слуш, кончай так шутить.
– А ты уверен, что «да не»?
– Эй, я живой! У меня офигенный аппетит по части еды и прочих радостей жизни, и я без понятия, с чего бы мне было помирать. Не то чтобы я хвастался, но я суперчетко помню всю свою жизнь, с самого детства.
Глядя на отчаянно оправдывающегося Тэсигавару, я не смог подавить смешок. Но все же…
Отбросить возможность, что он действительно «лишний» в этом году, действительно было нельзя. Я изо всех сил старался обдумать все спокойно.
Кто «мертвый»?
Я понимал, что вопрос, написанный на парте Мей, приобретает все большее значение.
3
Конечно, неожиданная смерть Кубодеры-сэнсэя послужила темой для разговоров у меня дома в Коикэ.
Еще с мая бабушка на каждую смерть вокруг класса 3-3 реагировала бурным потоком фраз типа «как страшно-то». Когда я вкратце пересказал ей историю самоубийства Кубодеры-сэнсэя, она сменила пластинку на «как жалко-то». Я, как всегда, понятия не имел, многое ли из этих разговоров понимал дедушка. Более-менее остро он реагировал, только когда слышал слова «смерть», «умер». Тогда он говорил свое обычное «не хочу больше ходить на похороны». Или вдруг у него на глазах выступали слезы, и он начинал тихо хныкать… Так все и шло.
Что до Рейко-сан, то она проявила достаточную тактичность, чтобы ограничиться фразой: «Для вас всех это было такое ужасное потрясение». В остальном она на этот счет не произнесла ни слова. Думаю, этого следовало ожидать. Это я понимал, но все же…
– Ты так и не вспомнила ничего про пятнадцать лет назад? – не удержался я от того, чтобы в очередной раз задать этот вопрос. – Ты тогда была в третьем классе средней школы; ты сказала, что «катастрофы» начались, а потом на полпути прекратились. Почему? Что их остановило? Неужели не помнишь?