Дмитрий Суслин - Больница скорой помощи
Она тоже страдала от того же, отчего и ее муж, но к страданиям от разлуки с любимым примешивалась еще боль и страх за то, что с ней происходило.
Когда она узнала, что беременна, то счастью не было конца. Больше всего на свете она хотела ребенка. Ребенка от Жени. Это было бы пределом ее счастья. Только сейчас она смогла осознать, насколько они близки с Женей, и насколько дороги друг другу. Только сейчас она смогла почувствовать нутром, сердцем и душой, что они с мужем одно целое. Неразделимая и самая прочная на свете цепь связала их между собой. Казалось, теперь они всегда будут вместе.
Но они оба были до ужаса невезучие. Прямо как во французском фильме с Пьером Ришаром в главной роли. А уж такое дело, как беременность тем более не прошло у них как у всех. Сразу возникли осложнения, и чтобы не потерять ребенка, Машу отправили в больницу. Она послушно пошла прямо из гинекологического кабинета, даже не зайдя, домой за вещами. Позвонила мужу на работу уже из больницы и дала ему список вещей, которые он должен был ей принести. Голос у нее дрожал, из глаз ручьем текли слезы. Это было в первый раз. Как раз закончился их медовый месяц.
Женя пришел в больнице с двумя сумками, губы у него дрожали от обиды, сам он был весь белый. Маша даже испугалась за него.
Чего он только не наговорил ей, в чем только не обвинил. Тогда в первый раз, когда Маша легла в больницу, Женя готов был убить ее. От злости. За то, что она решила без него этот вопрос.
– Как ты могла, не спросив меня, уйти из дома?
– Но ведь мне срочно надо было лечиться!
У женщин всегда неопровержимые аргументы. Жене оставалось только кусать губы от досады. Что он мог сделать? Он все понимал… разумом, но не душой. Он вел себя просто как маленький мальчик, которого оставила мама. Он хотел быть рядом с ней, все остальное его не касалось. На все ему было плевать. Но с ним и обращались как с маленьким мальчиком. «Маму» ему не возвращали, а только успокаивали и просили не плакать. От этого Женя готов был сойти с ума, и своим поведением причинял Маше дополнительные страдания. Его истерики, а это были самые настоящие истерики, передавались ей, и после каждой встречи с мужем, она возвращалась в палату разбитая и расстроенная. Начинало болеть в животе и ниже. Ей не верилось, что она сможет доносить ребенка. Становилось страшно и горько. Было очень плохо осознавать, что между нею и мужем теперь что-то есть, что их разделяет.
Лечение было отвратительным. Лучше всего сказать, что его не было вовсе. В больнице отсутствовали элементарные препараты и лекарства. Первые три дня ей вообще ничего не давали, словно ее и не было, и она поняла, что торопилась зря. Спешка ничего не дала, только испортила их отношения с Женей. Кормили еще хуже, чем лечили, а Маша была большой обжорой, и просила родственников тащить ей как можно больше еды. А Жене уже два месяца не платили зарплату. Было очень трудно.
Но самую страшную роль опять сыграла Женина невезучесть. В больнице его стал преследовать просто какой-то рок. Почему-то он привлекал к себе внимание всего медицинского персонала. Все вокруг нарушали больничные правила. Все. Но докапывались почему-то только до Жени. Его интеллигентное, даже слегка аристократическое лицо всем говорило, что этот молодой человек никого не сможет как следует обхамить. Поэтому никто не боялся делать ему замечания. Женя от них просто взрывался, после чего как правило следовал скандал.
Чаще всего замечания делали санитарки. Женю это больше всего бесило, он сразу набрасывался на того, кто ему что-то сказал, и выливал на него ведро словесного дерьма. Но санитарки чаще всего даже не понимали его изящного благородного оскорбления и продолжали требовать покинуть тот или иной уголок, в котором находили приют Маша и Женя. Скандал Женя всегда доводил до апогея. Или победа, или позорное поражение. Последнее было чаще. Бюрократические стены были непробиваемы. Любой, кто здесь работал, считал себя начальником, и Женя ничего не мог с этим поделать. Но борьбы не прекращал.
Самым опасным участком этой войны была входная дверь, которая словно по волшебству то не пускала посетителей, ставя на их пути очередного Цербера, вернее Церебершу в белом халате, то наоборот пускала внутрь без всяких помех, причем угадать, когда будет так, а когда иначе, было невозможно. Это была своеобразная игра. Только ставкой здесь было, увидит или не увидит Женя Машу, обнимет он ее или нет. А не увидеть жену было выше Жениных сил.
Однажды, когда очередная дракониха не пустила Женю внутрь, он чуть ее не убил. Еле сдержался. Обежал всю больницу кругом, проник внутрь через совершенно другой вход и все-таки добрался до гинекологического отделения и вызвал Машу. Когда он ее увидел, то срывающимся от бешенства голосом и пеной на губах, приказал ей собирать манатки, потому, что решил увести ее отсюда.
Маша конечно вещи собирать не стала. Вышла к мужу, увела его в какой-то тихий закуток и долго, чуть не со слезами на глазах убеждала его успокоиться. Он не хотел ее слышать, твердил свое. В конце концов, Маша разрыдалась. Только это подействовало на Женю отрезвляюще. Он успокоился и понял, что эту женщину ему не сломить ничем.
Он сломался сам. Сломался и смирился. Только ему стало обидно, что у Маши есть что-то дороже, чем он. Поэтому он стал относиться к будущему своему ребенку с ревностью и неприязнью.
Теперь он должен был скрывать перед женой свои истинные чувства, потому что очень любил ее. Теперь, когда она лежит в больнице во второй раз, он ведет себя совсем по-другому. Те ошибки, которые он совершал в прошлый раз, он старается не повторять. Даже научился сдерживать себя, когда ему делали замечания. Теперь они с Машей просто меняли место и находили другое, чтобы побыть вместе. А вместе они сидели по несколько часов. Так всем примелькались, что на них некоторые обитатели больницы уже перестали обращать внимания, другие все же не могли смириться с тем, что эти молодые люди продолжают нарушать правила и нападали при первой возможности. А возможностей было много. Женя почему-то всегда приходил в неположенное время и встречался с женой в неположенном месте. Только теперь молодожены старались не обращать внимания на своих гонителей, вот и теперь, когда одна бабка, поднимаясь по лестнице с ведром, подняла визг, они просто спустились на этаж ниже. Крик ее еще доносился до них, но они его не слушали, потому что не могли наговориться друг с другом. Так у них было всегда. Каждый день они встречались так, словно не виделись неделю.
Но бабка эта, она попалась им в первый раз за все это время, оказалась настоящей стервой. Она вернулась и была не одна. С ней был врач. Это был самый строгий врач во всей Больнице Скорой помощи. Звали его Егор Васильевич. Он был из отделения хирургии, и был его заведующим, но знали его в больнице все. Знали и боялись. Больше всего боялись его взгляда. Егор Васильевич всегда смотрел на людей свысока и столько злости было в его взгляде, что казалось, он ненавидит весь свет.
