Томас Трайон - Другой
«В кино». Огромная пещера кинотеатра. Серебряные гиганты скачут по экрану. Нильс отошел попить; возвращаясь, он обнаружил, что заблудился. Холланд подходит, берет его за руку, отводит на место.
«Речной пароход». Холланд и Нильс стоят на песчаной отмели посреди реки. Последний колесный пароход проходит мимо. Лоцман машет рукой. Он курит трубку из кукурузного початка. Когда пароход проходит, случается чудо: Нильс находит деньги. Он находит наполовину зарывшийся в песок серебряный доллар.
"Нильс находит деньги — часть вторая". Листая дедушкину Библию, он натыкается на большой зеленый банкнот. Выпущен во время Гражданской войны, говорит отец. Кто ищет, тот всегда найдет. Деньги уходят в карман Холланда, оттуда — в тайник, оттуда, вновь обнаруженные, — на банковский счет.
Нильс снова обманут.
«Благотворительный маскарад». Субботняя ночь, печеные бобы на ужин, наспех сколоченные столы в амбаре. Холланд и Нильс, притаившись на сеновале, наблюдают толпу из деревенского клуба, пьющую коктейли с джином, которые сбивает отец. Все в маскарадных костюмах, танцуют на току.
Очень весело, покуда Нильс не начинает слишком громко смеяться над невозможным нарядом отца и обоих отправляют в постель.
«Яблочный погреб». Субботнее утро, конец ноября. Холланд наверху, на току, подтаскивает пустые корзины отцу и мистеру Анжелини, которые наполняют их и сносят вниз по лестнице, где ждет Нильс с лампой. Мистер Анжелини начинает подниматься по лестнице, отец спускается вниз через люк с очередной корзиной. Ноги Холланда мелькают в проеме. Отец спускается, и тут крышка люка начинает падать... падает... Крик... кровь. «Отец!» Люк открывается, Холланд спускается вниз. Берет брата за руку и выводит1 через Дверь Рабов в каретник. Когда Нильс видит отца снова, он лежит здесь, на этом самом месте, где лежит теперь Рассел... возле камина... гроб... шелковая стеганая обивка... спущенные шторы... цветы и свечи... нижняя часть тела закрыта крышкой. Нильс смотрит на лицо на подушке, слышит, как тот же священник повторяет те же слова:
— ... во веки веков, аминь. — Унисон певчих, ведомых мистером Тассилем, закончил молитву Богу; на этом панихида по Расселу Перри завершилась. Дальше поездка на кладбище возле церкви, где мистер Тассиль прочтет — обязательно — 23-й псалом и поручит душу Рассела Жизни Вечной. Затем наступит часть последняя, погребение — в шесть лопат закидают грязью недавно вырытую яму. Но мало кто останется, чтобы наблюдать за этим. Нильс глянул на своего близнеца, отметил выражение Холланда — сонное и отстраненное, все тот же взгляд лунатика, глаза затянуты тусклой пленкой. Бусинки пота оросили верхнюю губу, влажный рот приоткрыт. О чем он думает? Похоже, он не обеспокоен и не растерян: значит, мысли его далеки от перстня в табачной жестянке — или от голубого бумажного свертка. Нет, ясно, этим он ничуть не обеспокоен. Лицо его, одновременно хмурое и безразличное, спрятано за странной азиатской маской.
Чтоб вывести его из задумчивости, Нильс счел необходимым энергично кивнуть ему, и он поднял руку в отрывистом приветствии, салютуя гробу, отправляющемуся в последний путь, и Ада, уловив движение за своим плечом, беспокойно поднялась, сжимая записную книжку черными перчаточными пальцами, в то время как последний певчий покидал гостиную.
* * *Наверху, в своей комнате, Александра скользящими шагами нервно пересекла цветастый ковер, проскользила к двери, к окну, к постели, туалетному столику, задержалась возле трюмо красного дерева, снова зашагала взад-вперед по ковру, пока не услышала звук приближающегося мотора, голоса у подъезда, где все почему-то замешкались. Выждав минуту-другую, она приоткрыла дверь и выглянула в щелочку. В коридоре звучали шаги. Она протянула руку и втащила Нильса в комнату.
— Привет, мама! — Он встал на цыпочки, чтобы коснуться ее губ.
— Там все кончилось? — Она опустилась в обитое ситцем кресло, а он примостился на пуфике у туалетного столика, разглядывая ее бледное лицо и читая на нем следы беспокойства. От нее пахло туалетной водой, свежий цветочный аромат которой ему нравился, но сквозь него пробивался другой запах, хотя она нарочно держала надушенный платок возле губ.
Кончено? Да, все кончено. Рассела похоронили, и тетя Валерия заперлась у себя в комнате, не в силах остановить рыдания.
Нильса поразила отчетливость, с какой он мог различить собственное изображение в темной сердцевине маминого глаза; так же легко прочитывалась в нем боль. Как объектив камеры, останавливающий навсегда живые образы, эта мерцающая радужка преследовала его, заставляя вновь и вновь вглядываться в картину полета Рассела Перри с сеновала вниз, на холодную сталь, таящуюся в сене.
— Я думаю, тетушки теперь не приедут. — Он взял в руки ее косметический набор — серебряные ручки были украшены небольшими цветными фотографиями: Нильс и Холланд у насоса, Торри в подвенечном уборе, благотворительный маскарад — мама в отцовском смокинге и папа в мамином красном платье и старых резиновых рыбацких сапогах, две пожилые леди в матросских шароварах широко улыбаются по разные стороны теннисной сетки — сестры Ады, Жози и Фаня.
— Да, наверное. Они считают, что не должны приезжать, потому что... из-за того, что случилось, но я считаю, я считаю, мы не должны все время ходить с вытянутыми физиономиями, и они должны приехать, как собирались. Хотя, думаю, они могут задержаться до середины следующего месяца. Достаточное время, чтобы все улеглось.
Он просиял:
— Значит, времени еще много.
— Для чего, детка?
— Для подготовки представления! — воскликнул он радостно, стараясь ее приободрить. Каждый год во время визита тетушек устраивалось представление в амбаре, обычно с благотворительной целью. Волшебный фонарь проецировал на простыню цветные открытки и немые фильмы Чарли Чаплина, тетя Жози наигрывала «Да, у нас нет больше бананов» или «Не доводи Лулу», после чего изображала Бетти Буп или Мэй Уэст. Потом piece de resistance, магическая, с Холландом в плаще и цилиндре и Нильсом, ассистирующим ему в зрительном зале.
— И Чэн Ю приедет снова, — добавил он, напоминая о карнавале пожарных в честь Четвертого июля, о фокуснике, который в прошлом году показал поразительный трюк: на глазах у всех он повесился, но в последний миг саван, укутывающий его, спал, петля затянулась впустую, и — оп-ля! — вот он, Чэн Ю, в проходе, живой и улыбающийся! Чэн Ю — Чудо Исчезновения. Потрясенные замечательным фокусом, Холланд и Нильс долго играли в него, пытаясь разгадать тайну трюка.
— И? — спросила Александра, которая все позабыла. — Что из этого? — Нильс снова описал ей, как они пытались разгадать тайну повешения. — Да, да, милый. Это будет чудесно, я уверена. Ваши фокусы... такие замечательные...
