Борис Левандовский - Хэллоуин
Надо посмотреть, решил Кит, хуже не будет. Чтоб ты, горшочек, треснул!
Он потянул за кольцо, превозмогая тошноту и боль. Из черного проема дохнуло сырым холодом.
Кит посветил вниз, разглядывая не слишком пологую лестницу и часть полок с пыльными банками, за которыми смутно проглядывали краснощекие помидоры и пупырчатые огурчики, заплесневелые грибочки и еще какая-то гадость – не разглядеть. Кит немного подумал и надел ботинки, потом присел на край, свесив ноги вниз. Ежики затеяли игривую возню, пришлось немного обождать, Кит сплевывал кисло-горькую слюну вниз между коленей. Пора…
Спускался осторожно, как старик, проверяя каждую перекладину на прочность, прислушиваясь к малейшему треску. Бегло осматривался по пути и, кажется, заприметил на стене электрический выключатель метрах в двух от подножия лестницы. Подпол оказался неожиданно большим, дальние углы и полки не просматривались. Справа или слева? Что карга говорила? Быстрее, некогда уже думать! Кит стоял на предпоследней ступени лестницы, водя свечным огарком из стороны в сторону, воск стекал на пальцы…
Крышка люка с грохотом закрылась.
Кит вскрикнул и выронил импровизированный светильник. Свеча погасла.
– Эй, – сказал Кит громким шепотом. – Эй!..
На большее – не осмелился.
Темнота прильнула к нему холодным телом, коснулась лица. Кит задрожал, лестница под ним опасно зашаталась. Он не знал, на что решиться: лезть наверх или сначала найти и зажечь свечу, попробовать выключатель, и… не двинулся с места, обратившись в слух. Все в нем клокотало: кровь, сердце, дыхание. Воздух с присвистом сочился сквозь зубы, как он ни сдерживался. Ни единого звука над головой. Сама, что ль, свалилась? Крышка откидывалась не полностью, упираясь в угол печи. Вот гадство!
Свет, решил Кит несколько томительных секунд спустя, свет.
Не паникуй…
Он стал нащупывать ногой последнюю перекладину. Куртка шелестела оглушительно. Ага, вот она! Кит встал на земляной пол, одна рука выпустила лестницу и опустилась. Он перевел дыхание. Так, не забыть: справа полки, слева стена – до угла с выключателем не больше полутора метров.
Зажигалка, идиот!
Кит едва не рассмеялся и тут же расслышал в темноте впереди неясный шорох. Е-мое! Некоторое время он не шевелился, да и не смог бы. Горло перехватило спазмом, но ничего не происходило. Темнота по-прежнему нежно целовала в щеки, глаза, губы. Ежики трепыхались.
Показалось тебе, показалось, не бзди!
Шорох повторился, ближе или нет, Кит не понял. Свободная рука медленно – чтобы не шелестела говорливая пропитка – потянулась в карман. Пальцы нащупали зажигалку с почти выкрошенным кремнем. Через секунду, а может быть пять минут, Кит осмелился вытащить руку и даже протянуть ее вперед-вверх. Палец лег на колесико, напрягся…
Слабое частое постукивание, словно сухими деревянными палочками легонько касались стекла, прозвучало как автоматная очередь. Кит крутанул колесико, вспыхнуло пламя, темнота на секунду-две отшатнулась прочь. В двух метрах от себя Кит увидел…
Огонек погас, мозг его еще пытался сложить из затейливого переплетения непонятных палочек и мохрящегося тряпья какой-нибудь знакомый образ, а палец, живущий отдельной жизнью, чиркал и чиркал колесиком, рассыпавшим бесполезные искры. В темноте по-паучьи шевелилось. Теперь ближе…
– А за окном собаки лают, – пропели вдруг над головой и ненадолго подавились скрипучим смешком. – А за окном кого-то… Трам-па-раам! Трам-па-ра-ам! Трам-па-раам!..
Впервые Кит Авторучка пожалел о том, что его никто не будет искать.
Леонид Негуляев
Богохульник
Бойцы, растянувшись в цепь, серо-зелеными призраками бесшумно скользили по лесу, на мгновения замирая за толстыми стволами и настороженно осматриваясь, после чего перемещались вперед, к следующему дереву. В их плавном и вместе с тем стремительном движении прослеживалась какая-то закономерность, которую Глеб никак не мог уловить.
Он неуклюже топал метрах в двадцати сзади, с огорчением рассматривая новые хромовые сапоги с налипшими комьями грязи.
«Все в войну играют, – недовольно думал он, обходя лужи. – Кто-то из местных сегодня утром заметил тут двух подозрительных мужиков, и теперь всю роту подняли по тревоге и отправили прочесывать лес. Человек шестьдесят, и это чтобы двоих изловить. Ну солдаты – ладно. А вот меня какой черт сюда занес? Мог бы спокойно в части остаться.
Это все старлей, Гаврилкин: „Ну что, товарищ политрук, не желаете ли к нам присоединиться? Может, пострелять доведется. А то вы, наверное, разучились автомат в руках держать?“
И все это с такой гаденькой ухмылочкой заявляет, при рядовых и младшем комсоставе».
Почему командир роты сразу, с первого взгляда его невзлюбил, можно было только догадываться, но от этого факта никуда было не деться. Отношения между ними оставляли желать лучшего. Нет, конечно, Гаврилкин вел себя подчеркнуто вежливо и тактично, однако в его серых, глубоко посаженных глазах трудно было не заметить презрение и насмешку.
«И чем я ему не угодил? Тем, что в боевых действиях не участвовал и пороха не нюхал? Так моей вины в том нет, что поздно родился. Конечно, при желании можно было добиться, чтобы еще в сорок четвертом призвали, а там, глядишь, и на фронт попал бы. Рядовым. А так уже успел училище закончить и звездочки получить. Теперь я лейтенант, а он, Гаврилкин этот, хоть и всю войну прошел, только дослужился до старшего. Да я к его возрасту, глядишь, полковником стану. Нет, я правильно поступил. Бандеровцев ловить – это не с фашистами сражаться».
Погруженный в свои мысли, Глеб не заметил, что солдаты застыли за деревьями, а сержант машет ему руками, корча страшные рожи.
От сильного толчка в спину он плашмя упал в липкую грязь. В тот же момент где-то рядом гулко застучал крупнокалиберный пулемет.
По стволу возвышающегося над ним дуба будто ударили большим деревянным молотком. На голову посыпались щепки и кусочки коры. Следующая очередь легла ниже, и пули с чавкающим звуком врезались в землю, взметнув перед лицом фонтанчики воды и грязи.
«Все! Это конец!» – с ужасом подумал Глеб, поняв, что теперь пулеметчик не промахнется. Он представил, как тот слегка приподнимает ствол, совмещая рамку прицела с его так хорошо заметной на фоне опавшей листвы фигурой, и плавно нажимает спусковой крючок.
Сзади сухо затрещали автоматы, и в уши ударил грохот взрыва. Затем еще одного. Всем телом вжимаясь в мокрую, податливую землю, Глеб думал только об одном: как зарыться в нее полностью, с головой, чтобы не видеть и не слышать этого кошмара.
