Алексей Атеев - Мара
– Ну понес! – оборвал его Десяткин. – Ты бы еще Казанову вспомнил.
– При чем тут Казанова? – обиделся старик. – Казанова по бабам был специалист. А Фихте – философ.
Он без разрешения наполнил свой стаканчик и, выпив, зажевал чебурек.
– Понимаешь, – не обращая внимания на лепет старика, продолжал Десяткин, – со мной происходят странные вещи.
– Со всеми происходят странные вещи, – подтвердил Флегонтыч-Ферапонтыч. – Вот я…
– После того как я съездил в этот Чернотал, мерещиться мне стало всякое.
– Что, например? – вскинулся старик.
– Так, – уклончиво ответил Десяткин.
– Это бывает, – согласился Флегонтыч-Ферапонтыч. – Вот у меня… Тоже иной раз мерещится…
– Это с перепою, – объяснил Десяткин, – белая горячка.
– А ты разве не пьешь? – ехидно улыбнулся старик.
– Да не от водки это, – убежденно заявил Десяткин. Он сплюнул и снова пошел на берег. Разговаривать с глупым стариком не хотелось.
Обрывистый луговой берег весь зарос цветами. В основном здесь желтели одуванчики, но попадались и островки ромашки. Из-под ног вспорхнула какая-то мелкая птаха и, усевшись на ветку куста, возмущенно зачирикала. Десяткин уставился на воду. Течение в этом месте было довольно сильное, и он отчетливо видел, как длинные зеленые ленты водорослей тихонько колыхались в струях текущей воды. «Как волосы утопленницы, – пришло в голову сравнение. – Или русалки». На середине реки было совсем мелко, примерно по колено, и на фоне песка он разглядел снующих взад-вперед пескарей и вьюнов. «А хорошо бы сейчас посидеть с удочкой, ни о чем не думая, забыть всю эту… галиматью…»
Неожиданно его тронули за плечо. Вздрогнув, Десяткин резко обернулся и облегченно вздохнул – всего лишь Флегонтыч-Ферапонтыч…
– Выпей, Валера, – сказал старик, протягивая ему стакан.
Десяткин нехотя отхлебнул.
– Все течет, все изменяется, – сообщил Флегонтыч-Ферапонтыч, кивнув на воду. Старика заметно покачивало.
– Нажрался? – криво усмехнулся Валера.
– Ну и что?! – с вызывающим видом выкрикнул старик. – Я знаю: истина в вине!
– Кончай болтать! – одернул его Десяткин. – Поехали домой.
– Я искупаться хочу, – сообщил Флегонтыч-Ферапонтыч.
– Никаких купаний, еще утонешь…
– Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – резонно заявил спившийся историк.
Десяткин пожал плечами, но промолчал.
Старик стал неторопливо раздеваться. Взглянув на его нижнее белье, Валера брезгливо отвернулся. Позади раздался громкий плеск. Десяткин, не выдержав, снова оборотился к реке. Совершенно голый старик, словно огромная жаба, плескался на мелководье.
– Ох, хорошо!!! – вопил он в восторге. – Иди сюда, Валера. – Но Десяткин плюнул и пошел к машине.
Солнце палило с неистовой силой. Стояла абсолютная тишина; не слышно было пения птиц, и даже кузнечики притихли, оглушенные жарой. Но тишина, казалось, тоже имела свою мелодию: все явственнее Десяткин даже не слышал, а словно ощущал нутром легкий прозрачный звон, проникавший в его возбужденное сознание. Он облокотился на раскаленное крыло машины и стал смотреть на лежащий перед ним пестреющий цветами лужок. И вдруг заметил у самого края луга, почти рядом с зарослями ольхи, какое-то шевеление. Воздух там, казалось, как бы сгустился и приобрел форму спирали. Спираль непрерывно вращалась и медленно продвигалась в его сторону.
«Смерч», – догадался Валера.
Вихрь медленно приближался к антиквару. И все увеличивался, набирал силу, густел…
«Странно, – подумал Десяткин. – Ведь абсолютное безветрие…»
Смерч был уже метрах в пяти от Десяткина. Он бешено крутился, втягивая в себя разный сор, валявшийся на траве.
«Интересно, – без всякого волнения подумал Валера, – сможет ли он оторвать меня от земли». В следующее мгновение ему показалось, что внутри вихря есть что-то еще, кроме пыли и мусора. Он присмотрелся… Неясный силуэт в воздушной трубе то поднимался, то опускался – точно игрушка на резинке.
Валера замер, охваченный ужасом.
Смерч приблизился почти вплотную. От него исходил страшный жар, словно от огромного факела.
Десяткин разинул рот; воздуха для дыхания не хватало; явственно затрещали волосы.
«Сейчас сгорю», – пронеслось в сознании.
Но тут раздался легкий хлопок – и вихрь исчез. Перед ним стояла Мара.
Увидев ее «неуловимые» глаза, Десяткин тотчас лишился чувств.
Очнулся он от того, что Флегонтыч-Ферапонтыч тряс его за плечо.
– Ты чего? – в испуге спрашивал старик.
Десяткин тупо уставился на него, потом помотал головой. Хрустальный звон наполнял сознание.
– Перегрелся, – сочувственно сказал Флегонтыч-Ферапонтыч. – Нужно было искупаться, я же тебя звал… Да и сейчас не поздно. Иди окунись. Можно было бы и водочки, только я все выпил.
– Иди ты со своей водкой, – проворчал Десяткин. Он поднялся на ноги. – Разморило меня что-то. Может, и правда пойти искупаться?
– Иди, иди.
Валера вошел в реку и, забравшись на самую середину, лег спиной на воду. Его медленно несло по течению. Ласковые струи, словно живые, легонько покачивали, убаюкивали.
«Было или не было? – размышлял он. – Явь или галлюцинация?»
Назад ехали в молчании. Старик дремал, изредка вскидывая голову, словно больная лошадь. И вдруг спросил, причем совершенно трезвым голосом:
– Так ты думаешь, тебя околдовали?
– С чего ты взял?! – изумился Десяткин.
– А что? Очень может быть, – заявил Флегонтыч-Ферапонтыч. – Когда с разным старьем дело имеешь, всякое может случиться. – Ты так считаешь? – спросил Десяткин.
– Нужно обратиться к сведущему человеку, который умеет порчу снимать.
– А ты знаешь такого человека?
– Знаю. И совершенно бесплатно отведу тебя к нему. Горохов помнит добро.
– Кто такой Горохов?
– Это я и есть.
– А-а… – протянул Валера. – Рад познакомиться. Так поехали к твоему человеку.
Десяткин не мог бы объяснить даже самому себе, что вдруг на него нашло. Человек он был простой, до сих пор в разную чертовщину не верил, но утренняя беседа с Борей что-то сдвинула в сознании. Нарушила привычное восприятие повседневной жизни. Утопающий, как известно, хватается за соломинку. В общем, Десяткин решил прибегнуть к помощи специалиста.
Человек, о котором говорил Флегонтыч-Ферапонтыч, жил в Старом посаде, на окраине города. Нужно сказать, что Старый посад был не просто захолустным пригородом. Некогда именно отсюда пошел и весь город. То ли при Иване Грозном, то ли при царе Василии Шуйском в этом месте поставили небольшую крепость. Постепенно она обросла домами, лавками, кабаками. В середине девятнадцатого века здесь был деловой центр города, от которого сохранились торговые ряды. Но все проходит. Город строился, перемещал свое громоздкое тулово все дальше и дальше, а Старый посад хирел и ветшал. В начале двадцатых годов тут доживали свой век купчихи-салопницы, мещане, непонятно чем живущие, какие-то странные личности – не то обломки дворянских родов, не то сутенеры. Старый посад упорно цеплялся за «раньшую жисть».
