Стивен Кинг - Бессонница
На противоположной стороне улицы горстка ребятишек, возвращавшихся в школу с перерыва, вышла из «Красного яблока», накупив леденцов и пирожных. Глядя, как они садятся на свои велосипеды и катят прочь по залитой солнцем жаркой улице в одиннадцать часов утра, он подумал то, что думал каждый раз, когда на поверхность его воспоминаний выплывали глаза Литчфилда: скорее всего это ложная память.
Дело в том, старина, что ты хочешь, чтобы Литчфилд смотрел с неловкостью… И даже более того, ты хочешь, чтобы он выглядел виноватым.
Вполне возможно, что так оно и было, вполне возможно, Карл Литчфилд был чудесным парнем и классным врачом, но тем не менее через полчаса Ральф снова позвонил в приемную Литчфилда. Он сказал секретарше с сексуальным голоском, что сверился сейчас со своим календарем и обнаружил, что десять утра в следующий вторник — это вовсе не идеальное для него время. Он совсем забыл, что уже записан на этот день к окулисту.
— Память у меня уже не та, что прежде, — извиняющимся тоном пояснил Ральф.
Секретарша предложила переписать его на тот же вторник — на два часа дня. Ральф пообещал подумать и перезвонить позже. Врешь, врешь, портки прожжешь, подумал он, кладя трубку, медленно вернулся к креслу и вновь уселся в него. Ты покончил с ним, верно?
Он полагал, что да. Не то чтобы доктор Литчфилд мог потерять из-за этого сон; если он и вспоминал про Ральфа, то никак не чаще, чем про то, как какой-нибудь очередной старый осел пукнул ему в физиономию во время осмотра простаты.
Ладно, так что же ты собираешься делать со своей бессонницей, Ральф?
— Сидеть спокойно полчаса перед сном и слушать классическую музыку, — сказал он вслух. — Куплю несколько памперсов на случай неожиданных естественных позывов.
Представив себе эту картину, он, к своему изумлению, расхохотался. Ему не очень понравились истерические нотки в этом смехе — если честно, смех был жутко неприятным, — но тем не менее прошло какое-то время, прежде чем он сумел остановиться.
Однако он полагал, что испробует предложение Гамильтона Дэвенпорта (хотя обойдется без памперсов, благодарим покорно), как пробовал почти все народные средства, которыми снабжали его знакомые из самых лучших побуждений. Это вызвало у него воспоминания о его первом народном средстве bona fide[13] и вслед за ними — еще одну улыбку.
То была идея Макговерна. Однажды вечером Билл сидел на крыльце, и, когда его верхний сосед вернулся из «Красного яблока» с порцией макарон и соусом, он кинул на него один взгляд сочувственно покачал головой и цокнул языком.
— Что это должно означать? — спросил Ральф, садясь рядом с ним. Сгущались сумерки. Чуть дальше вниз по улице маленькая девочка в джинсах и слишком большой для нее белой майке скакала через веревочку и напевала.
— Это значит, что ты выглядишь помятым, скрученным и измученным, — сказал Макговерн, большим пальцем сдвинул свою панаму на затылок и взглянул на Ральфа пристальнее. — По-прежнему не спишь?
— По-прежнему не сплю, — согласно кивнул Ральф.
Макговерн помолчал несколько секунд. Когда же он снова заговорил, то в его словах зазвучал тон абсолютного и окончательного — по сути дела, почти апокалиптического — приговора.
— Виски — вот ответ, — сказал он.
— Прости, что?
— Для твоей бессонницы, Ральф. Я не хочу сказать, что ты должен купаться в нем, — это вовсе не обязательно. Просто смешай столовую ложку меда с полпорцией виски и проглоти за пятнадцать — двадцать минут до того, как отправишься на боковую.
— Ты полагаешь? — с надеждой спросил Ральф.
— Могу сказать лишь, что со мной это сработало, а у меня были немалые трудности со сном, когда мне перевалило за сорок. Оглядываясь сейчас назад, могу сказать, что это был, пожалуй, главный кризис в моей жизни — шесть месяцев бессонницы и около года депрессии из-за плеши.
Хотя во всех книгах, которые Ральф изучал, говорилось, что выпивка — очень поганое средство, что на самом деле она нередко ухудшает положение, а не помогает, он все же попробовал. Он никогда не был особенно пьющим, поэтому начал не с половины порции, рекомендованной Макговерном, а с четверти, но через неделю, не принесшую ни малейшего облегчения, добрался до полной порции… а потом до двух. Однажды утром он проснулся в двадцать две минуты пятого с противной головной болью в сочетании со слабым вязким привкусом «Былых времен» на нёбе и понял, что впервые за последние пятнадцать лет страдает от похмелья.
— Жизнь слишком коротка для такого дерьма, — объявил он собственной пустой квартире, и на этом великому эксперименту с виски пришел конец.
2
Ладно, подумал Ральф, наблюдая за беспорядочным потоком утренних покупателей, входящих и выходящих из «Красного яблока» на другой стороне улицы. Положение таково: Макговерн говорит, что ты дерьмово выглядишь, ты чуть не свалился в обморок у ног Лоис Чэсс сегодня утром, и ты только что отменил визит к своему Старому Семейному Доктору. Так что же дальше? Пусть все идет своим чередом? Смириться с таким положением и пустить все на самотек?
В этой идее присутствовало определенное очарование Востока — судьба, карма и все такое, — но ему понадобится нечто большее, чем восточные чары, чтобы справиться с долгими часами по утрам. В книжках говорилось, что в мире есть люди (причем их довольно много), которые прекрасно довольствуются тремя или четырьмя часами сна по ночам. Есть даже такие, кому достаточно всего двух часов. Последних, конечно, очень мало, но такие есть. Однако Ральф Робертс не из их числа.
Ему было не столь важно, как он выглядит — он подозревал, что его деньки любований собственным отражением в каминном зеркале давно миновали, — как его самочувствие, и дело было уже не в том, что он чувствует себя не очень хорошо; он чувствовал себя ужасно. Бессонница охватила все стороны его жизни, подобно тому, как запах жареного чеснока на пятом этаже рано или поздно распространяется по всему зданию. Цвет начал утекать из предметов; мир начал приобретать унылый зернистый вид газетной фотографии.
Простые решения — например, разогреть ли замороженный обед себе на вечер или взять сандвич в «Красном яблоке» и отправиться на площадку для пикников возле шоссе 3 — стали трудными, почти болезненными. В последние несколько недель он все чаще ловил себя на том, что возвращается домой из видеопроката Дэйва не потому, что у Дэйва нечего посмотреть, а потому, что там слишком много всего, — он никак не мог решить, хочет ли он один из фильмов серии «Грязный Гарри»[14], или комедию Билли Кристалла, или, может быть, парочку старых серий «Звездного странствия». После нескольких подобных походов он падал в свое расшатанное кресло, чуть не плача от раздражения и… пожалуй, от страха.
