Саймон Грин - Город, где умирают тени
Грохот внизу не стихал, хотя, похоже, крушить там было уже нечего. Медвежонок крепко прижал к пушистой груди автомат, и ему было грустно как никогда. Борясь за жизнь, он уже натворил много такого, за что его создатель никогда бы не похвалил, и теперь Мишка гадал, правильно ли он поступил. Его стало «меньше», это во-первых. Раньше-то ведь он был особенным. Рядом с ним и ружья не стреляли, и дурные вещи не случались ни с кем, потому что... Потому что он был Мишкой. А быть особенным недостаточно для того, чтобы спасти своих приятелей от напасти Беса. Вот и взял он в лапы оружие, чтобы попробовать заставить мир стать таким, каким ему положено быть. Он порвал со всем, что сделало его уникальным, и ничего хорошего ему это не принесло.
Мишка собрался попрощаться с жизнью, а вместе с ним и его друзья. Внезапно за спиной открылась дверь, и он резко развернулся, держа палец на спусковом крючке. Шериф Эриксон, прищурившись, уставился на направленные на него стволы автоматов, поморгал и поднял руки. Все разом облегченно вздохнули и приопустили оружие.
— Прошу прощения, шериф, — сказал Коллинз. — Тут такое творится, что я забыл, что вы еще... отдыхаете. Как вы себя чувствуете?
— Да отлично я себя чувствую, — ответил шериф. — Было дело, конечно, малость... нездоровилось, но сейчас все нормально. Нет, правда, я в отличной форме и хотел бы вам помочь. Если мне вернут пистолет.
— Не думаю, шеф, что это хорошая мысль, — осторожно заметил Льюис. — Ступайте и поспите еще. Мы тут сами разберемся.
Эриксон кивнул, развернулся и побрел в кабинет, захлопнув за собой дверь. Ему не доверяли. Но он их не винил. Он побывал Бесом, и не исключено, что это повторится, хотя Эриксон чувствовал, что его рассудок стал намного яснее, чем в последние несколько месяцев. Он помнил совершенные им убийства как серии мрачных снов, в которых он выступал лишь в роли безмолвного, беспомощного наблюдателя. Убийства по-прежнему казались ему галлюцинациями, хотя он не сомневался в том, что это дело его рук. Маньяком, которого он так мечтал изловить, был он сам.
Эриксон сел за письменный стол. Он знал, что надо сделать. Он чувствовал спокойствие и уверенность, и не было в нем ни капельки страха. Что бы ни случилось, он не может позволить Бесу опять вселиться в него. Непросто будет осуществить задуманное без пистолета. Эриксон поискал глазами вокруг, и взгляд его споткнулся о штырь для наколки документов. То, что надо. Он взял штырь, осторожно поставил перед собой и снял наколотые на него бумаги. Просматривать их не стал — ничего они теперь для него не значили. Штырь был восемь-девять дюймов длиной. Хорошая длина, вполне достаточная. Положив ладони на стол по обе стороны от штыря, Эриксон нагнулся так, чтобы штырь оказался прямо против его глаз. Страха не было ни капельки.
«Простите. Простите меня...»
Со всего маху шериф рухнул лицом вниз. Последнее, что он увидел, — стальное острие, летящее навстречу его левому глазу.
А в приемной защитники прислушивались к топоту одержимой Бесом толпы на лестнице, к грохоту разбрасываемой, словно невесомой, мебели. Совсем скоро дверь и косяк стали содрогаться от ударов. Козерог выстрелил через дверь, но беснующиеся, похоже, не обратили на это внимания. Коллинз и Льюис стояли плечом к плечу, направив ружья на дверь. Дыхание их было взволнованным и учащенным, но руки не дрожали. Мишка и Козерог по очереди отхлебнули из бутылки. Она была почти пуста. Питер Колдер тихо сидел позади зверушек и размышлял о том, сколько необычайных перемен за последние дни претерпела его жизнь. Улыбнувшись, Питер подумал, что ни от одной из этих перемен он не отказался бы. Скотти свирепо уставился на дрожавшую от ударов дверь и глухо, утробно рычал. Сюзанна и Полли взялись за руки и старались держать свое оружие так, как это делают настоящие солдаты.
Дверь с треском вылетела, и толпа хлынула внутрь, смахнув с порога тяжелый письменный стол, будто тот был картонный. Защитники открыли шквальный огонь, и одержимых мужчин и женщин расшвыряло в стороны, как тряпичные куклы. В небольшой комнате от грохота выстрелов закладывало уши, но одержимые хохотали и продолжали напирать, карабкаясь через тела сраженных огнем, чтобы добраться до защитников. На пороге появилась еще одна группа беснующихся, кое-кто из них был с оружием. Кровь веером летела на стены и собиралась в лужи на полу, но толпа все прибывала и прибывала.
Первым погиб Скотти. Автоматная очередь подбросила его и отшвырнула, как игрушечного. Даже умирая, он пытался цапнуть за лодыжки топтавшихся над ним врагов. Коллинз и Льюис были смяты толпой одержимых — падая, они продолжали стрелять. Бес разорвал их на части с нечеловеческой силой. Помощников шерифа пытался спасти Питер Колдер, но стройная молодая женщина с безумными глазами и широкой улыбкой воткнула ему в горло нож, прежде чем он заметил ее. Питер упал на колени, и рот его наполнился кровью.
Тут же к нему подскочил Мишка и попытался оттащить назад. Пуля ударила медвежонку в лоб, отбросила назад, и он шлепнулся на пол и замер: кровь залила глаза, и жизнь покинула его. Козерог закричал от горя и ярости, швырнул опустевшую бутылку в толпу, выскочил вперед и встал над телами двух друзей. Он стрелял до тех пор, пока не кончились патроны, а затем отбивался копытами и рогами, пока его не повалили.
Сюзанна выстрелила Полли в затылок — последний акт дружбы, а затем взяла ствол в рот и нажала на спуск. Погибшие женщины все еще держались за руки, и Бес взвыл от разочарования и бессилия.
В задней комнате в конце галереи Мощей стояли они вокруг кровати Дедушки-Времени. Стояли и беспомощно наблюдали — в надежде, будто вот-вот он задышит вновь или сядет, засмеется и скажет, что всего лишь дурачится. Но Дедушка-Время лежал неподвижно — иссохшая, сморщенная мумия человека. Он выглядел так, будто умер много веков назад и его лишь недавно извлекли из какого-нибудь древнего склепа. И больше не было в комнате ни стен, ни потолка, только тишь и темень и бледно-золотистый круг света, отбрасываемый висевшей высоко над изголовьем кровати старомодной лампой. За пределами этого круга света ощущалась одна безмерная пустота, словно плыли они в море мрака.
Рия и Эш стояли в шаге от кровати, держась за руки и этим пытаясь утешить друг друга. Смерть Времени ударила в сердце всего, во что они верили. Время был единственной постоянной в переменчивом мире, вязью нерушимых звеньев, крепившей Шэдоуз-Фолл: он ушел, и без него не было у города возможности выжить.
Эш смотрел на высохшее тело и чувствовал муки человека смертного. Если даже Время может умереть и уйти через Дверь в Вечность, откуда нет никому возврата, значит, и он вынужден примириться с тем, что его «псевдожизнь» тоже будет иметь конец. Впрочем, Эш всегда знал это, и прежде мысль о смерти его мало заботила. У него не было права на вторую жизнь. Но теперь, когда он вновь обрел свою любовь, ему грозила такая потеря, вынести которую он был не в силах. Эш коротко усмехнулся. Такова любовь.
