Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра
Император уставился на юношу, испуганно отступил на шаг и спросил:
– Кто ты? Чего ты хочешь? Где Коллоредо?
– Ваше Величество, изволите вспомнить, – вставил Ханнивальд. – Граф Коллоредо волею Божией недавно ушел по пути, предначертанному всем смертным. Вашему Величеству это известно, ибо Вы присутствовали на заупокойной мессе, которую служили по Вашему верному слуге в соборе.
– А это, – подхватил граф Штернберг, – его преемник в должности: граф Войтех Бубна, к Вашим услугам. Он происходит из очень хорошей семьи, этот Войтех Бубна.
– Но он похож на Бернхарда Руссвурма, – возразил император и отступил, защищаясь поднятой рукой. – До чего же жутко он походит на Бернхарда Руссвурма!
Император иногда пугался новых лиц. Они тревожили его тем, что в них ему мерещились черты давно умерших людей – тех, о ком Рудольф II старался не вспоминать. Генерала Руссвурма он много лет тому назад бросил в темницу, а потом приказал расстрелять за дуэль. Этот поступок, совершенный им в приступе безумного гнева, и поныне тяготил его душу. Сквозь многие новые лица глядел на него Руссвурм, когда враждебно, а когда и с насмешкой. Вновь и вновь вставал он из могилы грозить императору карой.
– На Руссвурма? Да что Вы, Ваше Величество! – облегченно проговорил Адам Штернберг. – Руссвурм был хрупкого сложения, с таким широким носом и тяжелым подбородком. Готов поклясться Вашему Величеству, что знаю Войтеха Бубну с тех пор, когда он еще носил детскую рубашку навыпуск.
– И все-таки он так похож на Руссвурма! – нервно вскричал император, и зубы его застучали. – Кто ты такой? Откуда пришел? Из ада?
– К услугам Вашего Величества – из Прастице. Это наше родовое поместье, и расположено оно близ Хотебора в Чаславском округе, – объяснил молодой граф Бубна, совершенно не понимая, что происходит и почему император так испугался его прихода.
– Ежели ты не блуждающий дух, – отвечал император, – то прочти вслух „Отче наш“, назови двенадцать апостолов Христа и расскажи Символ веры.
Бубна бросил испуганно-вопрошающий взгляд на Адама Штернберга. Тот утвердительно кивнул, и молодой граф прочитал молитву, перечислил двенадцать апостолов, при этом забыв Фаддея и дважды назвав Филиппа, и тезисы Символа веры. В тех местах, где он спотыкался или не знал текста, Червенка шепотом подсказывал ему.
После второго тезиса император успокоился.
– Хорошо, – прошептал он. – Ты прав, Адам, я обманулся, он вовсе не похож на Бернхарда Руссвурма. Да покоится в мире Руссвурм, я давно уже простил его.
Червенка подошел к Рудольфу и накинул ему плащ на плечи. Император принял кубок из рук графа Бубны и осушил его.
– Славно! Славно! – нервно проговорил он затем. – Странные дела творятся в замке. Сегодня ночью у меня опять появился он и мучил меня…
– Кто же был ночью у Вашего Величества? – спросил Ханнивальд, хотя уже заранее знал, какого рода ответ получит от императора.
– Один из его вестников! – со стоном сказал император, который никогда не называл дьявола по имени.
– И опять в образе торговца пряностями? – спросил Ханнивальд, приглаживая седые кудри.
– Нет, не в человеческом виде, – ответил император. – Уже двое суток, как приходят они. Бывали вдвоем, а первой ночью их было аж трое: ворона, кукушка и шмель. Но ворона и кукушка не кричали, как птицы, а шмель не жужжал. Все трое говорили человеческими голосами, клевали и жалили меня…
– Боже, помилуй нас, грешных! – со страхом пролепетал Червенка, а лакей, державший кувшин с бокалами, попытался освободить правую руку, чтобы наскоро перекреститься. – Кукушка, – продолжал император, – требовала, чтобы я отрекся от святынь, мессы, службы часов, мирра и святой воды. Тот, что был в виде шмеля, твердил мне, будто Господь Иисус, наша надежда и опора, никогда не являлся во плоти и что святая Матерь Господня впадала в грех кровосмешения…
– Сразу же видно, какого сорта и происхождения эти твари, – задумчиво произнес Адам Штернберг.
– Третий, тот, что кутался в вороньи перья, – сообщил далее император, – заклинал меня, что, мол, настало время и нельзя медлить, а нужно поскорее отречься от святого крещения, крестного знамения, мессы и святой воды, а не то он пошлет того, кто снимет корону с моей головы и вкупе со всей державой отдаст ее в руки мошенника и бездельника.
Под мошенником и бездельником император, конечно, разумел своего брата Матиаса, эрцгерцога Австрийского.
– Бог не допустит этого, – решительно сказал Ханнивальд. – Счастье государства и Вашего Величества – в Его руках, а не во власти врага Его.
– Истинно так. Во веки аминь! – присоединился Червенка.
– Вчера же ночью, – продолжал император, – приходили двое: кукушка и шмель. Кукушка называла Папу глупым испанским попом, который засел в Риме, а шмель доказывал, что мне не следует больше противиться его господину, а должно поступать по его воле, не то будет мне худо и спрятанное сокровище не перейдет в мои руки, а превратится в ничто, растает, как мартовский снег, и останется лишь в отчаянии кусать локти.
– Ваше Величество говорит о каком-то тайном сокровище? – спросил Штернберг. – Я знаю только о долгах казны.
– Сегодня ночью, – вновь заговорил император, – они опять явились втроем, но говорила одна кукушка.
– Вашему Величеству надо было прошептать „Benedictus“[14], – предположил Штернберг.
Император отер тыльной стороной своей узкой ладони мокрый лоб. Взгляд его был отсутствующим, а в душе царили ужас и смерть.
– Она сказала, – произнес он, – что пришла со своими сотоварищами предостеречь меня в последний раз, потому что за ними явится тот, который приходит в образе человека, и ему-то я обязан буду дать ответ. И я должен хорошо обдумать этот ответ, ибо если он не понравится его владыке, то он передаст мою корону и императорскую власть тому льстецу и бездельнику. И под властью этого ничтожества война охватит все страны от восхода и до заката, и затмятся луна и солнце, и придут огненные и кровавые знамения на небе и на земле, и будут мятежи, кровопролития, эпидемии, мор и глад. И тогда все люди будут страдать, и многие умрут, и повсюду будет великий спрос на доски для гробов. Я не мог слушать далее, – завершил император свой рассказ, – и кинулся к дверям, где и встретил вот его.
Он усталым и бессильным жестом указал на камердинера Червенку.
– Так оно и было, – откликнулся тот. – Я нашел Ваше Величество в сильном ознобе и с каплями пота на лбу и понял из этого, что мне пора покорнейше просить Ваше Величество о бережении здравия Вашего Величества, которое Вы, Ваше Величество, не щадите, как то подобает Вашему Величеству.
