Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана
Солнце вошло в зенит. Жар, разлитый в тонком неподвижном воздухе, становился удушливо-нестерпимым. Ни ветерка, ни дуновения. Над центром городка прокатились раскаты грома — Томас слышал лишь слабый отзвук. Не погода, а образец непостоянства… Он посмотрел вверх на небо — чистая синева, даже чаек нет. Птицы молчали и грелись под знойными лучами.
Все вокруг изменилось. Запахи земли, приторные ароматы ее сырости рассеялись в благоухании теплого воздуха, витающего над лопатой Томаса. Копать было легко. Черная земля, окружавшая камень, подавалась без усилий. Томас смотрел на эту землю на лопате и думал о миллионах маленьких смертей, питающих почву, дарующих растениям соки и энергию разложения. Томас даже вздрогнул от этой мысли — настолько странной она ему показалась. Он остановился, опершись о лопату. Чертова пинта «Гиннеса» все-таки дала о себе знать. Он почувствовал отвратительное ворчание в желудке и невольно прислушался к нему: оно было не менее мрачно, чем вид этой черной земли, чем мысли о ней…
Не надо думать о таком. Ничего, кроме раздражения, это не принесет. Отвлекаясь от бурчания в желудке, Томас посмотрел на поле. Привычная картина. Что особенного в неровной площадке, окруженной неухоженными кустами боярышника? Что необычного в тельцах двух маленьких пташек, умерших в тени зарослей? Они мертвы так давно, что невозможно установить — жаворонки это или кто-то еще. Даже в чувстве одиночества, охватившем Томаса, не было ничего нового или странного. Осень… Это ее предчувствие. Она вступает в свои права. Пусть она придет, пусть прогонит изнурительно знойное лето.
Томас поднял глаза. Туча, похожая на голову монгола, выстреливала над далекими холмами золотистыми змейками-молниями. Она оттеснила полуденную ясность неба, заставив ее растечься по горизонту узкой синей полоской. Будет дождь. Томас улыбнулся этой мысли. Холодный дождь… Может быть, такое же водное неистовство, как вчера. Освежающий душ для сожженного зноем воздуха.
Томас перевел взгляд на глыбу неподатливого камня. Потом с силой толкнул его черенком лопаты. Никакого результата. Ничего, кроме снопа белых искр.
Томас выругался. Громко и изобретательно, не забыв наряду с камнем помянуть и поле. И себя заодно. Что же делать с чертовой громадиной, спокойно и невозмутимо покоившейся на дне двухфутовой ямы, вырытой Томасом? Забить под неподъемную махину колья, прочно их скрепить и попробовать завести трактор? Бесполезно. Яму придется углубить, тогда, может быть, этот проект и принесет успех. Холодная неподвижность черной глыбы бросала Томасу вызов. Он не желал, проигрывать поединок.
Проклиная судьбу, Томас снова заработал лопатой. Первая капля дождя упала ему за шиворот. Еще одна — на руку. Он их не заметил, поглощенный поставленной целью. Томас знал по собственному опыту, что преуспеть можно, лишь отрешившись от всего окружающего. Опустив очищенную от мыслей и сомнений голову, он не видел ничего, кроме земли, лопаты, камня и собственных ног.
Рывок вниз, бросок вверх… Гипнотизирующая ритмика усилий овладела им полностью. Он не помнил, сколько это продолжалось. Рывок вниз, бросок вверх… Пока состояние механического транса не нарушило пошатывание камня.
Сознание и чувства снова вернулись к Томасу. Он выпрямил затекшую спину, не вполне убежденный в том, что движение камня не является иллюзией. Но оно повторилось, когда Томас покачал лопату, просунув ее под твердь громоздкой махины. Сомнений не оставалось — он победил. Ему пора хотя бы улыбнуться, но мускулы изможденного лица словно окаменели, не позволяя раздвинуть губы. Томас переупрямил каменного упрямца.
Он чувствовал, как капли дождя приятно охлаждают разогретую кожу, смывая с нее печать усталости.
— Сейчас я тебе покажу, — сказал. Томас, загнав под камень еще пару кольев. — И это тоже тебе.
В землю вошел третий кол. Вошел глубоко, гораздо глубже остальных. Словно достигнув недр, он выпустил наружу отвратительно пахнущее желтоватое облачко какого-то газа. Томас отшатнулся, чтобы глотнуть чистого воздуха. Но сделать это он смог, лишь когда очистил горло и легкие от наполнившего их подземного «кислорода». Томас закашлялся, выколачивая из себя остатки гнилостных паров. Они выходили вместе с мокротой, выстреливая в нос режущим зловонием. Томас подумал, что запах подземных глубин напоминает дух давно не чищенного зверинца.
Осторожно, стараясь дышать через рот, он снова приблизился к глыбе. Его череп, казалось, слишком сильно сдавливал мозг, и стесненное сознание хотело выскочить на свободу, чтобы избавиться от давления отяжелевшей головы.
— Вот тебе! — яростно выкрикнул Томас, и под камнем оказался еще один кол.
Спину ломило так, словно она готова была треснуть. На правой руке вскочил волдырь — укус слепня, беспрепятственно насладившегося его кровью.
Вряд ли Томас осознавал, что с ним происходит.
— Давай же, давай, давай, — зачем-то повторял он.
И камень начал вращаться.
Просто так. Сам по себе, без помощи человека Затем он снялся с места, к которому так крепко прирос. Томас приблизился к лопате, что все еще лежала под ожившей громадой. Он хотел спасти свою вещь, он почувствовал вдруг, что лопата — часть его самого. И эта часть находится в устрашающей близости к жуткой яме Он не мог бросить ее, не мог оставить ее рядом с огромным камнем, который словно прикрывал зловонный глубинный гейзер, отравлявший воздух и мозг желтыми испарениями.
Он дернул лопату изо всех сил. Она не шелохнулась.
Выругавшись, он ухватился за нее обеими руками и встал подальше, чтобы находиться в предельно возможном удалении от ямы. Он тянул — камень вращался. Все быстрее и быстрее, расшвыривая камешки, землю и червяков.
Томас сделал еще одно отчаянное усилие. Бесполезно. Не понимая, что происходит, и не в силах это осознать, он продолжал, бесплодный труд. Нужно вытянуть лопату. Вытянуть свою лопату и убраться отсюда к чертовой матери.
Камень шатался и дрожал, но не отпускал ее, словно яростно сражался за право обладания землей. Томас тоже отстаивал это право. Он был ее настоящим владельцем, и никакая резь в животе не помешает ему восстановить справедливость. Или он убежит с лопатой в руках, или…
Почва под ногами затрещала и начала осыпаться. Еще один ядовитый выхлоп, и камень покачнулся, а потом откатился к краю ямы. На дне Томас увидел то, что держало черенок лопаты так крепко.
Нечто ужасное.
Там была рука. Живая рука, державшая черенок его лопаты. Рука была настолько широкой, что черенок легко умещался в ладони. Рука шевелилась.
