Дмитрий Кравцов - Третий источник
— Что со мной было-то, теть Маш? — стараясь, чтобы крошки не покидали рта, спросил он.
— Собак бешенных знаешь? Вот считай, что такая тебя и укусила. Тебе еще повезло, что выпил много. Очень уж ты неосторожен, миленький! Не все, что выглядит безобидно такое и есть на самом деле. Ну, с этим-то ладно, а вот ручку мне дай посмотреть. — И она, даже не глянув на перевязанное запястье, стала разглядывать ладонь Толяныча, часто шевеля губами, морща лоб, словно разбирала совсем малознакомые письмена.
— Укусила? Собака? Когда?
— Да, да… Не мешай! Сильно ты переменился, красавчик. Раньше ты как открытая книга был, а вот теперь… Словно заслонка вокруг тебя. Откуда бы?
— Коррекция? Ты же помнишь, теть Маш, мне сделали пси-операцию после армии.
— Нет, миленький. Все эти новомодные штучки здесь не причем. Душа-то твоя от этого не меняется. Здесь другое. Кого-то ты нашел себе, миленький. Охо-хо… Нет, не пойму — кто это.
— Может кошка моя, Матрена?
— Живая?! — Толяныч кивнул, и теть Маша улыбнулась, но по-прежнему выглядела растерянной. — Это хорошо. Очень хорошо, миленький. Живое, оно к живому тянется. И живое оберегает.
Толяныч подумал, что Матрена тянется обнюхать его каждый раз по возвращении домой. Словно бы проверяет — хозяин это, или уже подмена… А вдруг гадалка по руке видит то же самое, что и живая кошка чует? Не, это уже шиза какая-то, мистика.
— …не пойму я, где причина твоих перемен… — Продолжала теть Маша тем временем.
— Да ты что, теть Маш, я от тебя и слов таких не слышал никогда: не пойму. Ты ж чемпионкой среди гадалок всю жизнь была. Давай не темни! Когда это я по-твоему успел перемениться, сегодня что ли?
— Нет, милок, ты не смейся. Тут дело серьезное. И тянет тебя какая-то сила к себе — ох и тянет. А все через девку рыжую. Во сны пробиться хочет. Берегись ее! Не будет тебе тут добра, не будет и любви. Только сгинешь! Вижу огонь в ней, но страшный он, ох и страшный. Мертвый огонь… Да не удержишься ты, чую… А вот дальше не вижу… Ничего не вижу, словно судьба не написана еще. Охо-хо, красавчик, нехорошо это. Темно.
Тут в разговор вписалась старуха, и они заговорили по-цыгански старуха, неразборчиво шамкая и кося на Толяныча, а тетя Маша встревожено. Наконец старая ведьма плюнула в сторону Толяныча и выпила водки.
— Говорит, чтоб ты к ней через три дня пришел, если жив будешь! — Теть Маша была взволнована и растеряна настолько, что даже запиналась.
— Что значит — если будешь? — Что-то стронулось внутри, сжалось, и стало холодно. Знакомое ощущение, предвкушение опасности. Толяныч словно бы застыл, на него накатило абсолютное спокойствие. Значит драки не избежать, а что холодно, так на то есть народное средство. Он потянулся левой рукой к столу и налил себе еще местного бальзамчику. Выпил:
— Так. Еще что?
— Говорит, что выбирать тебе скоро. Что бес твой весь в тебе, а путь твой весь перед тобой. Что близок час выбора. Будет тебе и помощь, но такая, что может и не принимать ее лучше. Или с бесом своим договорись. Еще советует выгнать тебя прямо сейчас, но, грит, так еще хуже.
— Чума какая-то… А плюется-то чего?
— Сглазить боится. Знает она, с кем ты связался, но говорить об этом не станет. Лучше бы тебе уехать, миленький, как бы совсем худа не приключилось!
— Да ладно, теть Маш, — Толяныч потянулся и встал со стула. Все эта мистическая чепуха начинала уже надоедать. Цыганская способность к предсказаниям будущего ему была известна вполне достаточно, но и без того хватало впечатлений. — Спасибо за все, пойду-ка я лучше домой схожу — кошку проведаю.
— Кошку?… Ну-ну… — На красивом, хоть и увядшем лице теть Маши отразилось смятение. Вроде бы сказать хочется, и колется в тоже время. Старуха осталась невозмутима, не плевалась, но и на Толяныча больше не взглянула. — Лучше не ходи, отдохнешь и с утра пойдешь спокойно. Вон тебя еще шатает всего, да и время сейчас плохое. Видишь, луна-то…
— Надо. — На самом деле Толяныч уже чувствовал себя не так уж скверно.
4
— Подожди. — В коридоре Толяныча остановил Мурзик. — Там Сергей тебя вызывает. Он, вот, хочет тебе два слова сказать.
Толяныч подошел к древнему визиофону, дико и инородно смотревшемуся на суперпластике прихожей:
— Чего надо, Серега?… — Крота на экране не было. Только стена незнакомого помещения. Голос его доносился словно бы из-за угла.
— Короче, Фант, я тут неподалеку. Надо кое-что сделать. Где-то через час я буду, дождись. Есть базар.
— И у меня к тебе тоже. — Сказал Толяныч, поглаживая живот. Ледяной ком не хотел таять, так же как Крот не хотел говорить по Сети. — Вот только мне надо кошку проведать… — Ему это казалось сейчас очень важным, хотелось взять Матрену на руки, почувствовать ее теплую мягкую шерстку ладонью. Пусть обнюхает в конце концов!
— Да ты совсем стебанулся со своей кошкой! Кибера надо было брать, тамагочи, мать его! — Физиономия, возникшая на экране, была красна от злости. Или от натуги?
— Мне надо…
— Хрен с тобой, вали — проведай, и бегом назад. Дело срочное. Встретимся у Мурзика через час. Все, давай…
Толяныч посмотрел на часы — было начало четвертого — и вышел из подъезда, озираясь по сторонам. Ну и что там луна? Большая и бледная, и баба с коромыслом на месте. Интересно, что эти отморозки теперь предпримут? Надеяться на то, что все само по себе рассосется, по меньшей мере глупо. Толяныч отодвигал эту мысль в глубину сознания, чтобы не расслабляться. Он чувствовал, что прикоснулся к какой-то зловещей тайне, из числа тех, от которых стоит держаться подальше, если конечно не любишь неприятностей. А их Толяныч никогда не любил, да вот беда — они его сами всегда находили. Мурзик хотел дать ему в провожатые угрюмого мальца, явно скрывавшего под потертой курткой из искусственной кожи оружие, но Толяныч наотрез отказался — не хотелось тянуть за собой хвосты.
До дома он дошел минут за пять.
Старательно припоминая уроки Григорича, своего наставника по рукопашному бою, у которого учился еще до армейской службы, он старался максимально расслабиться, уйти в себя, переключится на окружающую действительность. Однако еще не до конца прояснившаяся голова как-то не способствовала, вдобавок очень болели разбитые кулаки. Но слух сам ловил ночные шумы от дуновения ветерка до переклички ночных птиц в Битце. И походка обрела некоторую показную расслабленность. Раньше ему приходилось уже жить что называется «на тюфяках»[8], и Толяныч даже не удивился тому, как быстро возвращается состояние перманентной бдительности. Все всегда возвращается на круги своя — простой вывод.
