Стивен Сэвил - Наследие
Женщина была обречена, но шок и неприятие смерти заставляли ее сердце слабо сокращаться, продлевая страдания тела.
В душе Фишера что-то оборвалось. Он почувствовал, как какая-то часть его рассудка раскололась вдребезги, навсегда покинув его.
Образовавшуюся пустоту мгновенно наполнила ярость.
Он бешено ринулся вперед, вскинув меч, готовый рубить, рубить, рубить. Первый вурдалак как раз поднял глаза, когда клинок Фишера врезался в его шею; голова твари откинулась назад, ухмыльнувшись на секунду вскрытой мечом от уха до уха пастью. В рассеченной глотке забурлила темная кровь. Второй упырь, прежде чем рухнуть на опорожненное тело женщины, успел увидеть острие меча Фишера, воткнувшееся в его глаз и проникшее в глубину его мозга. Туловище вурдалака задергалось в жестоких корчах, и жизнь покинула грязную тварь. Фишер пинком отпихнул труп, выдернул меч из головы упыря и, описав клинком размашистую дугу, разрубил шею третьего чудовища. Из раны хлынула кровь. Продолжавшая скалиться голова монстра шлепнулась на пол и укатилась куда-то. Свирепость атаки Фишера была неукротима. Он прыгнул вбок и, вонзив окровавленную сталь в брюхо четвертого упыря, кинувшегося на охотника за ведьмами, повернул кисть, расширяя рану. Дымящиеся потроха вурдалака вывалились из вспоротого живота. Когтистая лапа твари сомкнулась на клинке, притягивая Фишера ближе и одновременно погружая меч все глубже в брюхо. Упырь дохнул ему в лицо, широко ухмыляясь, демонстрируя заостренные зубы, готовые впиться в лицо Фишера. Из пасти его несло кислой вонью могилы. Фишер инстинктивно отпрянул, и от резкого толчка вурдалак потерял равновесие. Он упал у ног человека - уже мертвый.
Фишер тяжело дышал.
Позади него Скеллан произнес что-то, но он не разобрал, что именно.
Остались еще два упыря.
Он смотрел на них.
Он выносил им приговор.
Последние крупицы человечности исчезли из их глаз. Один безразлично пялился в пространство, опьяненный кровью мертвой женщины, понятия не имея о том, что остаток его жизни измеряется несколькими биениями грешного сердца. Взгляд второго был полон холодного звериного коварства. Он оценивал Фишера, прикидывал серьезность угрозы, рассчитывал, что надо делать - драться, бежать или жрать. Неужели это существо действительно было человеком? Упыри пали так низко, что утратили все человеческое и барахтались в грязи темною царства злобы и уродства, царства монстров.
Они и были злобными, уродливыми монстрами.
Фишер кинулся во вторую бешеную атаку на вурдалаков. Он бил, колол, полосовал беспомощных тварей, в дикой ярости кромсая их. Он рубил руки, пытающиеся защитить тела. В этой бойне не было ни боевого искусства, ни изящества. Человек не контролировал себя, у него была одна цель - убить. Вот он развернулся с криком, вскинул меч над головой и со всего маху, вложив в удар весь свой вес, всю свою страсть, обрушил клинок на чудовище. Сталь прочно засела глубоко в груди упыря. Меч застрял.
Последнего вурдалака с хирургической аккуратностью отправил на тот свет Скеллан. Он зашел упырю за спину, вздернул его голову и перерезал горло. Все кончилось в мгновение ока. Скеллан оттолкнул труп ногой. На плоти существа не было ни отметин, ни особых символов. Ничего, что могло бы отнести его к Восставшим мертвецам, но вампирская природа твари не оставляла сомнений.
- Как могли они пасть так низко? - проговорил Скеллан, качая головой.
Фишер рухнул на колени рядом с мертвой девушкой. Меч выскользнул из его пальцев и с громким клацаньем упал на пол. Он задыхался, из груди рвались тяжелые всхлипы. По щекам текли слезы. Тело женщины не просто вскрыли; упыри сожрали почти все ее внутренние органы.
- Ты не мог ее спасти, - тихо сказал Скеллан, опуская успокаивающую руку на плечо друга. - Она была мертва еще до того, как мы ступили в эту комнату.
- Всегда… слишком поздно… - горько уронил Фишер.
Его трясло; адреналин улетучивался из его крови.
- Не всегда. - Скеллан наконец-то увидел ряд клеток и истощенные тени, сгрудившиеся в темных углах. Сектанты, очевидно, намеревались скормить эти несчастные души упырям. - Не всегда.
Он обогнул трупы и открыл первую клетку. За решеткой стояли две женщины - девушки, почти дети, с лицами, покрытыми коркой грязи и запекшейся крови. Они выглядели напуганными до полусмерти. Скеллан попытался успокоить их, но девушки лишь дико мотали головами и еще теснее вжимались в угол, подальше от Скеллана. От них пахло мочой и болезненным потом.
В других клетках обнаружилось еще шесть женщин.
Все еще плача беззвучно, Фишер помогал Скеллану освобождать пленниц.
Один лишь Сигмар знает, сколько времени эти бедняжки томились в катакомбах, дожидаясь своей очереди пойти на корм вурдалакам. Заключение явно повредило их разум. Они бормотали что-то себе под нос и смотрели сквозь своих спасителей, помогающих им подняться по лестнице.
Выходить на улицу женщины отказались. Они истерически кричали, принялись бить себя руками по щекам и пятиться во мрак башни, отчаянно прижимаясь к стенам, словно пытались раствориться в камне.
Скеллану потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что происходит.
- Они просидели внизу так долго, что боятся дневного света.
Глава 3
НОЖ ВО ТЬМЕ
Себастьян Айгнер был фантомом.
Призраком.
Он не был реален - или, по крайней мере, так начал думать Джон Скеллан после трех проведенных в Ляйхеберге недель. Он знал, что они близко, так близко, что Айгнер должен ощущать, как они дышат ему в спину, но чем ближе они подбирались, тем иллюзорнее становился неуловимый Айгнер. Они всегда отставали от него на шаг или два.
Сбор заслуживающей доверия информации оказался сущим кошмаром. Каждый из путей заводил их в тупик.
Если кто-то из массы опрошенных торгашей запретным товаром и знал что-то, он молчал. Подмазка чиновников не помогала. Членам магистрата просто нечего было сказать.
С таким же успехом Айгнера могло не существовать вовсе.
Несколько оброненных шепотком намеков, которые удалось наскрести Скеллану и Фишеру, быстро обратились в ничто. У того, за кем они гнались, были друзья, и друзья достаточно влиятельные, чтобы помочь ему исчезнуть. Этот факт уже сам по себе тревожил Скеллана. Сплетни распространялись. Болтовня в характере людей. Слухи обретали собственную жизнь. Покров тайны, окутавший Себастьяна Айгнера, ткался грязными руками.
