Борис Лего - Сумеречные рассказы
Какая-то старуха идёт мимо по тропинке. Иван Денисович стал лаять на неё. На лице старухи тоскливая озабоченность. Я стал думать об этой старухе. О том, пережила ли она своего старика, о том, как её зовут, потом подумал о другом старике – писателе Солженицыне. Однажды я хотел отрезать пучок волос от бороды Солженицына, для магического обряда. Но узнал, что попасть к нему нельзя. Он живёт за городом, никого не принимает. Я хотел пойти неофициальным путём, перелезть через забор, но выяснилось, что его дом охраняется, как зона, на заборе колючая проволока, а внутри сторожá. То есть Солженицын как бы всё ещё сидит.
Но сколько можно сидеть? Такое ощущение, что все сидят, а тот, кто не сидит, обязательно сядет, цирковые кони русской истории скачут по кругу.
Я подошёл к конуре и спустил Ивана Денисовича с цепи.
Йон Нёдтвейдт на сцене исступлённо жарит гитарное соло, в дыму сверкает его лысый череп. За кулисами ждёт своего выхода специальный гость – советский поэт, лауреат Сталинской премии Микола Нагнибеда, он должен выплеснуть в ликующую толпу целое ведро настоящего человеческого кала.
Пусть новую музыку играет судьба Ивана Денисовича. Его срок кончился, и он побежал вдоль забора. Его ждёт другая жизнь и любовь, и вот мы видим, как он вскарабкивается на сучку.
С тех пор все умерли: Нёдтвейдт застрелился, Солженицын – естественным путём (да, «естественность» – дикое слово), Андрея зарезали возле магазина в пьяной драке, а русская литература перестала существовать как феномен, то есть интересна здесь лишь горстке извращенцев.
Отмена посадки
Удалось договориться. Опер Амосов позвонил в агентство грузоперевозок и заказал машину. Через полтора часа пришли грузчики. Опер Тихонов впустил их в квартиру. Было жарко. Митяй открыл на кухне окно. У подъезда стоял грузовик. В песочнице возились и орали дети.
Весь план, деньги, две золотые цепочки и серьги жены Митяй отдал ещё вчера. Он радовался, что жена отдыхает в деревне и не видит всего этого.
Сперва вынесли недавно купленный компьютер. Затем плазменный телевизор и холодильник. Амосов свернул ковры; остался один, бабушкин, потёртый, с тремя богатырями.
Тихонов снял в коридоре хрустальную люстру, бережно обернул её полотенцами и положил в коробку из-под нового пылесоса. Молодому лейтенанту он велел отнести пылесос в машину, а заодно купить пива. Лейтенант вскоре вернулся.
Тихонов открыл одну бутылку и стал пить из горла. Митяй тоже захотел пива. Тихонов понял это и предложил ему угоститься. Митяй угостился.
Грузовой лифт не работал. Грузчики понесли с четырнадцатого этажа по лестнице сервант, кожаные кресла и столик из красного дерева.
Амосов спросил Тихонова, можно ли снять, не повредив, накладные пластиковые панели с потолка в большой комнате. Тот ответил, что нельзя.
Лейтенант нашёл на балконе три бутылки дорогого шампанского, которые Митяй хранил в ожидании какого-нибудь праздника.
Грузчики разобрали и вынесли кухонный гарнитур. Один из них уронил микроволновую печь. Печь сломалась.
Амосов закурил. Митяй терпеть не мог, когда курили у него дома, и попросил Амосова делать это на балконе. Амосов с недовольным видом вышел на балкон. Тихонов открыл бутылку шампанского. Попробовал, похвалил. Митяй сказал, что купил вино в фирменном магазине. Тихонов оставил ему одну бутылку.
«Теперь вряд ли смогу купить подержанный „мерседес“, – думал Митяй, – а ведь хотел сделать это на следующей неделе… Придётся устроиться на работу. И ходить туда каждый день. Вот ведь где ужас-то… Говорят, можно работать и дома, на телефоне, но Амосов забрал и сотовый, и оба стационарных аппарата – из коридора и из большой комнаты. Первым делом надо достать где-нибудь телефон».
Лейтенант спрятал в свой портфель палку сырокопчёной колбасы, килограмма два сосисок, упаковку хорошего французского сыра и две банки красной икры. Оставшиеся продукты Митяй сложил в пакет. До конца недели обещали плюс тридцать, а кондиционер в квартиру Митяй ещё не успел установить. «Надо быстрее всё съесть, а то пропадёт, – размышлял он. – Но тогда нечем будет питаться до приезда жены. Можно было бы занять денег у Николая, но он улетел отдыхать в Таиланд… А больше взять в долг не у кого. Разве что у местных наркоманов».
Митяй решил, что консервы дольше сохранятся, если опустить их в бачок унитаза, потому что там холодная проточная вода, и отнёс несколько банок тушёнки и рыбы в уборную. Тихонов следил за ним.
Амосов примерил его пальто. Оно оказалось ему мало.
Лейтенант снял в спальне со стены репродукцию Айвазовского и большие китайские часы. Он немного стеснялся Митяя. «Похоже, – подумал Митяй, – лейтенант мой ровесник».
Из окна был виден изгиб реки и железнодорожный мост над ней. Митяю захотелось поехать куда-нибудь на природу искупаться. Например, на Пироговское водохранилище. Там можно очень душевно покурить тёплым июльским вечером. Но денег нет даже на метро. И курить нечего.
«Интересно, что подумали соседи? – подумал Митяй. – Ведь при встрече спросят. Скажу, отвозил, мол, с помощью знакомых ментов ненужные вещи на дачу».
Тихонов вынес из ванной новое зеркало в бронзовой раме. Амосов хотел открутить итальянский смеситель. Он уже перекрыл стояк, но не нашлось разводного ключа.
Грузчики перекурили на лестнице и понесли диван. Лейтенант аккуратно сложил приглянувшуюся ему одежду в спортивную сумку. Тихонов снял шторы.
Амосов перебрал книги, отложил себе десяток и принялся откручивать тарелку спутникового телевидения. Лейтенант объяснял ему принцип работы тарелки.
«Чтобы малость заработать, – соображал Митяй, – можно сдать одну комнату в квартире. Например, заселить в неё сразу нескольких таджиков. Или сдать всю квартиру, получить аванс, а до приезда жены жить на даче».
Грузчики с лейтенантом спустились вниз и залезли в кузов грузовика.
Опера присели на дорожку, покурили. Тихонов сказал Митяю, чтобы он особо не напрягался и не заморачивался, что всё это суета сует, и взял коробку с люстрой.
Когда они исчезли, в квартире стало просторно и светло, как в покаявшейся душе. Митяй разделся, залез в ванну. Затычка подевалась куда-то вместе с цепочкой.
