Кристофер Голден - О святых и тенях
Постепенно отношения между ними изменились. Питер родился воином, но со временем он устал от этой жизни. Он оставил клан в Бостоне на рубеже двадцатого века и решил самостоятельно заняться изучением своих собратьев. Он многое узнал и изменился. Питер попытался убедить Карла, что он и остальные члены их клана уничтожают сами себя, что в них одновременно и больше, и меньше от людей, чем им хочется думать… или они в состоянии увидеть. Но его старый друг был не в состоянии слышать это. Карл смог простить Питера только рассудком, в сердце он по-прежнему считал это предательством.
Сейчас, в своей квартире в Бостоне, Питер сидел совершенно неподвижно, глядя в стену как завороженный. Между ним и Карлом существовала духовная связь, возникшая во время трансформации Питера. Он мог в любой момент увидеть, что делает Карл, стоило только захотеть. Однако в этот раз он не пытался смотреть. Ему показывали происходящее, и Питер не имел ни малейшего понятия почему. Он был всего лишь беспомощным зрителем.
Проснуться было легко. Еще мгновение назад Карл крепко спал, сейчас он просто лежал, широко раскрыв глаза. Он слишком поздно почувствовал чужое присутствие у дверей. Топор ударил в толстое дерево. Очень осторожно Карл попытался разбудить девушку, Уну. Она заменила первую, которую безжалостно убили меньше полугода назад. Новая Уна, прежде ее звали Мария Эрнандес, прошла превращение около недели назад. Она была пьяна от выпитой крови, и, как ни старался Карл, он не мог разбудить ее.
Он оставил ее на кровати.
В спальне не было окон — мера предосторожности. Если за дверью только один незваный гость, Карл может подождать его в темной комнате и убить, когда он войдет. Впрочем, интуитивно Карл понимал, кто пришел за ним, и знал: они не настолько глупы, чтобы посылать к нему одного или двоих.
Он схватил покрывало, валявшееся в ногах Уны, и набросил его на себя, прикрыв лицо, словно капюшоном плаща. На всякий случай. Затем выбежал в прихожую. Топор снова опустился на дверь, и в комнату ворвался дневной свет. На лице Карла мгновенно появился пылающий шрам. Он быстро отскочил в сторону.
Что сказал ему Октавиан примерно полвека назад?
Если ты будешь верить, ты сгоришь.
Карлу было трудно сосредоточиться. В прихожей он уперся рукой и ногой в стены и поднялся на несколько футов вверх, толкнул деревянный прямоугольник — дверцу на чердак — и сдвинул его в сторону. Стараясь не шуметь, он подтянулся и как раз в тот момент, когда от входной двери отлетел большой кусок и внутрь просунулась рука, чтобы открыть замок, вернул дверцу на место.
Бедняжка Уна.
Услышав тяжелые шаги в доме, Карл повернулся к чердачному окну. Решетка с внутренней стороны, потом стекло, снаружи ставни. Он подобрался к окну, стараясь не шуметь, двигаясь так, как сам учил их всех на протяжении стольких лет. Он снова подумал про Октавиана.
«Если ты будешь в это верить, ты сгоришь», — твердил тот.
Карл попытался убедить себя, что не верит христианской легенде, не верит в миф. Но когда ты являешься частью мифа, трудно понять, что правда, а что нет.
Октавиан утверждал, что именно церкви каким-то образом удалось сочинить легенду о физических слабостях бессмертных существ, а после ей удалось убедить его несчастных предков, что эти слабости — не выдумка Так вот и получилось, что, несмотря на их способность совершать и ужасные, и замечательные вещи, они сами себя и уничтожали. Что-то вроде самоубийства.
Если ты будешь верить, ты сгоришь.
Снизу послышались крики. Они разбудили Уну, и, к несчастью, она верила в легенды. Лампы в спальне, старинное устройство с медленно вращающимся вентилятором были установлены кем-то не слишком умелым, и в потолке остались щели, сквозь которые Карл видел, что происходит в комнате.
Ему совсем не хотелось на это смотреть. На теле Уны, появился ожог — серебряный крест, который держал в руке мужчина с черными волосами, оставил на ней этот след. Девушку удерживали на месте другие кресты в руках его спутников, еще один мучитель прижал христианский символ к ее глазам, и они лопнули, точно пузыри. Затем они сожгли ее грудь, и на месте нежных сосков с розовым ореолом появились уродливые ожоги. Если Октавиан сказал правду, девушка стала жертвой своей веры в силу креста.
«Если ты будешь в это верить, ты сгоришь».
Карлу нестерпимо хотелось спуститься вниз и уничтожить их всех, заставить страдать, как страдала сейчас Уна. Но в комнате их было слишком много, к тому же кто-то остался на улице, и Карл не знал, сколько их там.
— Мы знаем, что ты здесь, вор и убийца Иди сюда, и мы отпустим твою подружку. Выходи, пока мы не сделали с ней что-нибудь посерьезнее.
Карл с трудом удержался, чтобы не ответить им, контролировать свой гнев было трудно, никогда ранее он не чувствовал такой сильной ярости. Крест коснулся живота и ног девушки. Двое мужчин схватили Уну за лодыжки, раздвинули ноги и бесцеремонно засунули серебряный крест ей между ног. Черноволосый мужчина, видимо главарь, схватил крест обеими руками и принялся его поворачивать, словно взбивал масло. В теле Уны оказалось, наверное, шесть дюймов проклятого металла, который жег и рвал все на своем пути, уничтожая все, с чем соприкасался.
Уна перестала кричать, ее вырвало кровью.
Карл почувствовал запах керосина, вероятно, они собирались поджечь и Уну, и кровать, и сам дом. Единственный способ положить конец ее мучениям находился у него за спиной.
Он быстро подошел к окну и, стараясь как можно меньше шуметь, вырвал прутья решетки. Они все равно его услышали.
— Чердак! — крикнул один из них.
Можно было подумать, что до сих пор им не приходило в голову, что он может скрываться там.
У Карла фон Рейнмана не было времени, чтобы подумать над словами своего ученика. Если он хочет спастись, если есть способ спасти Уну, ему придется принять на веру все то, что говорил ему Октавиан. Он на мгновение закрыл глаза и сосредоточился на словах Питера Сделав четыре шага, Карл разбежался и выбросился в окно. Звон разбитого стекла и грохот отвалившихся ставен рассказал его врагам, что он сделал… Такого поступка они от него никак не ожидали.
Карл упал на землю, усыпанную осколками, отчаянно стараясь не растерять своей новой веры. Он жалел, что не может пройти превращения, но знал, что это потребует напряжения и, следовательно, отвлечет от происходящего, а значит, будет для него губительно. Если хотя бы на короткое мгновение он позволит себе испугаться, если потеряет ориентацию на долю секунды, к нему может вернуться заблуждение, которое жило в нем на протяжении многих веков, уверенность в том, что христианский миф говорит правду. И тогда он сгорит.
