Анатолий Кудрявицкий - Летучий голландец
Во сне он тоже собирал малину. Вот он потянулся еще за одной, особенно крупной ягодой, переступил поближе – и вдруг провалился в яму. Падая, он ударился головой обо что-то деревянное, перед глазами все померкло… Н. сидел на чем-то мягком. Было темно, ужасно болела нога, он захотел приподняться, но не смог. Постепенно глаза его стали различать вокруг бревна сруба. Н. понял, что провалился в тот самый колодец.
Где-то в вышине голубело небо, внизу же оказалось темно и сухо – воды в колодце не было. Н. лежал на подушке из мха.
«Повезло, – сказал он себе, – мог бы разбиться. Да, это тот самый колодец, а наверху была тень без деревьев – после того, как я вышел из церкви. Понадобилась мне та малина… Что же дальше? Порождественский вытащить меня не сможет – нужна веревка. Позовет ли он на помощь или бросит ли меня здесь?»
Тогда Н. начал кричать. Голос звучал здесь странно, слова как будто разбивались на отдельные слоги и кружились вокруг головы. Никто не появлялся. Н. кричал долго, ненадолго переставая, пока совсем не охрип.
Стало темнеть.
«Порождественский, наверное, уехал, – соображал Н., – должно быть, решил, что я заблудился в лесу. Велосипед мой, скорее всего, спрятал в кустах. Придется ждать до утра».
Нога болела невыносимо. В темноте стали высвечиваться звезды и заглядывать ему в глаза. И тогда Н. понял, что он здесь не один.
– Ну и за кем из нас раньше придут? – раздался тихий голос у самого уха.
Н. вздрогнул и стал водить рукой взад и вперед, однако никого не нащупал. Вблизи раздался смех.
Ему стало не по себе. Голос был женский, но не вполне отчетливый.
– Обычно я коротаю ночь одна, – услышал Н. – Но не всегда. Я любима и люблю!
Н. с некоторой завистью вздохнул и спросил:
– Когда же за тобой придут?
– Когда лучи солнца упадут в этот колодец. Но здесь всегда тень, даже зимой.
– Тень без деревьев, – отозвался Н.
– Как ты сказал?
– Тень есть, а деревьев вокруг нет.
– Да, тень, на земле много тени, и в душах много…
Все погрузилось в молчание, за ним, наверное, последовал сон, а вернее, сон во сне и пробуждение в том же сне, потому что следующее, что заметил Н., было небо в квадрате над его головой, которое вдруг снова голубело. В колодце мелькнул солнечный зайчик.
– О-о, за мной пришли! – послышалось вблизи, хотя рядом никого не было.
Какой-то силуэт угадывался наверху; щеки Н. коснулся легкий ветерок.
– Прощай! – прозвучало уже сверху.
«А когда же за мной придут?» – грустно думал Н.
И тут же за ним пришли: в проеме колодца показалось хорошо знакомое лицо. Отец. Наклонился над колодцем, смотрит поверх очков:
– Ты зачем дал себя в яму посадить? Я в тебе разочарован. Надеюсь, выберешься сам? Жду тебя к ужину.
И исчез. Так-таки и ушел.
Потом еще одно лицо заглянуло в колодец, бледное и напомаженное. Мать.
– Ага, вот ты где! Опять за свои причуды взялся! Пока не образумишься, домой не являйся.
И лицо исчезло. Сменилось пустотой, а потом очередным лицом – на этот раз очень молодым. Длинные волосы свисают в колодец… Вера, любимая девушка его юности. Он почти и забыл, как она выглядит…
– Так я и знала! Ну что, теперь видишь, что ты неудачник? Мне уже все равно, можешь пропадать…
И тоже удалилась.
«Я думал, она ко мне хорошо относилась, – грустно размышлял Н. – Впрочем, в те времена я, наверное, в людях не разбирался… И родители какие-то другие. Я их такими не помню, они всегда были добры ко мне… Но люди меняют свое отношение, государство тоже меняет свое отношение, надо быть ко всему этому готовым… Какое же следующее лицо принесет ветерок?»
Но никакого лица не воспоследовало. Ветерок крепчал, превращался в ураган, трепал его плечи, убеждал:
– Да проснитесь же вы, наконец! Вот горазд спать человек!
Порождественский тряс его за плечи. Н. приподнялся и понял, что отлежал ногу. Порождественский нависал над ним всей своей громадой в меру упитанного английского джентльмена. Ну-ка, какой у этого человека взгляд, есть ли в нем хоть какое-то участие? Но нет, этот взгляд – тоже тень без деревьев, церковь без крыши и свет без тепла…
Тепло разливалось сверху, и красные ягоды малины благодарно улыбались солнцу.
35
«Если ты спишь, спи с открытыми глазами, если сидишь, сиди на земле, если идешь, иди там, где не ходит Смерть».
Эту надпись на немецком языке Н. обнаружил, рассматривая лаковую шкатулку. Немцы всегда любили восточную мудрость, Гете, со своим «Западно-Восточным диваном», здесь не исключение. Советы, кстати, хороши, но где не ходит Смерть? Есть ли такое место?
Есть. Корабль «летучего голландца». Смерти туда вход запрещен. Его обитатели живут в другом мире, где нет Смерти. В другом измерении…
Н. еще раз открыл шкатулку, подержал в руке удобно легший в ладонь пистолет. «Тяга к оружию, верно, у меня от отца», – сказал себе Н. Его отец, пехотный офицер, давно умер – пройдя всю войну, он нелепо погиб в начале семидесятых на Ладоге: его парусная лодка в шторм перевернулась. Через несколько лет умерла и мать.
«Не вышел из отца непотопляемый "Летучий голландец"…»
Н. взял в руки подзорную трубу и подошел с нею к окну чердака. О бинокле или подзорной трубе он мечтал с детства, разглядывал их в витринах комиссионных магазинов, но ему так ничего и не купили – списав это его желание на ребячество и баловство.
В окне чердака рисовался картиной лесистый берег, верхушки сосен пушистили свой зеленый ковер. Вот дальняя деревня на другом берегу, вот серая неторопливая вода и пергаментные полосы берегового песка, вот – совсем далеко – старица, прежнее русло реки, вот заливные луга, вот – за ними – турбаза. А если смотреть в другую сторону?
Опять лес, опять сосновый ковер, а вот сельский магазинчик, где он покупал еду, и другое здание неподалеку, красное, кирпичное, с большими прямоугольными окнами. Окна растворены, и в одном из них…
Тут Н. вздрогнул и выронил подзорную трубу. В том окне виднелся человек в серой рубашке, с большим полевым биноклем у глаз, и смотрел этот человек прямо на него.
У младшего сержанта Сафонова как раз было время обхода, и он совершал его, не покидая родного здания милиции, с помощью отцовского трофейного бинокля. В этот час сержант как раз производил наблюдение за подозрительным домом у уреза воды.
36
Н. разделся, встал в корыто и вылил на себя ведро холодной воды. Дыхание перехватило, но ощущение взгляда на коже оставалось. Взгляд не смывался, он был липким и приторно-сладким, как повидло в залежавшемся пирожке. Н. взял мочалку и стал ожесточенно тереть кожу.
С тех пор он сидел только на террасе, обращенной по отношению к человеку с биноклем в другую сторону, к воде, а во всех комнатах, выходящих на лицевой фасад, задернул занавески. Во всех комнатах, что были ему доступны, другие же комнаты жили своей жизнью, очень тихо, скромно, не мешая ничему. Н. проверил: человеку, наблюдавшему за ним, виден был только чердак, но это его не очень обрадовало: ощущение поднадзорности не проходило. Как будто город сюда пришел. Вот оно, «царство зимних вьюг»! Не за этим он сюда приехал; наоборот, чтобы остаться незримым. Но можно ли быть живым и одновременно невидимым в стране соглядатаев?
