Артем Тихомиров - Комната, которой нет
Лицо Федора исказилось, и он испугался, что продавщица заметит его мученическую гримасу сквозь стекло.
Так, вот и его черед. Федор сломал сигарету, скомкал и склонился над окошком киоска. Он купил пару журналов для себя и жены и несколько газет, половина из которых ему была ни к чему. Его мозг работал в другом направлении и почти не воспринимал реальность.
Федор вспоминал тучку в безоблачном небе, лицо, которое оно ему показало. Много лет назад произошло нечто такое, за что теперь, видимо, им с Людмилой придется расплачиваться. Федор подумал о своих детях и о том, как все несправедливо. В этой истории роль сына и дочери невелика. Его отцовский долг в конечном итоге состоит в том, чтобы защитить их и по возможности ничем не выдать себя. Ольга тяжело переживала гибель Виталия, ее воспоминания еще свежи. Пусть сейчас у нее и Игоря другая жизнь, но в их прошлом слишком много мерзости, и Федор не хотел, чтобы дети к ней прикасались снова.
Но как же ему все рассказать жене? Поделиться догадками, страхами. Как рассказать женщине о дурных предзнаменованиях, когда она только и делает, что ждет плохих новостей? Конечно, может быть, Людмила и сама обо всем догадывается… Знает ли она вообще, что происходит с ней и вокруг них? Федор гадал, как лучше начать разговор и когда, и решил подождать до завтра. Одна ночь ничего не решит. Не надо пороть горячку, это пойдет только во вред.
Расстегнув рубашку почти до самого низа, Федор влез в машину. Включил кондиционер. Газеты и журналы полетели на заднее сиденье. Зазвонил сотовый – Федор схватил трубку, лежавшую на приборной доске у стекла. Бухгалтер одного из трех его магазинов задала ему вопрос, причем такой простой, что с его решением справился бы и школьник. Так Федору показалось. Он хотел накричать на нее, но вспомнил, что эта женщина работает у него недавно, и терпеливо объяснил, в чем проблема, добавив напоследок, чтобы по всем вопросам не обращалась к нему, а звонила непосредственно директору магазина.
Переведя дух, Федор отъехал от обочины и направился домой.
За деревьями справа стояли длинной шеренгой кирпичные девятиэтажки. Федор посмотрел в их сторону случайно, когда разворачивался, и увидел, что фасад одного из домов занимает та же самая отвратная физиономия. Сердце пропустило один удар, сжалось, Федор чуть не выпустил руль. Физиономия была огромная, великанская.
Снова стало донимать жжение в груди. Машина катила в сторону перекрестка. Федор быстро посмотрел назад. То, что он принял за лицо, было всего лишь балконами.
* * *
Когда он вернулся домой, Людмила смотрела телевизор и ела мороженое. Федор снял туфли, поставил на полочку. Огляделся. Бросил на себя взгляд в овальное зеркало, обрамленное коричневой деревянной рамой. Не так давно у него стала появляться неприязнь к зеркалам, в которых он видел не то, что хотел. Слишком, на его взгляд, был велик диссонанс между должным и желаемым. На Федора мутными глазами измученного работой вола смотрел человек с выдающимся животом, обвисающими щеками и сединой на висках. На скулах выделяются красные пятна, такие же пятна на лбу, и похожи они на свидетельства надвигающейся тяжелой болезни.
Федор подумал схватить что-нибудь тяжелое и разбить зеркало, влепить в эту гнусную рожу все свою злость. Он бы это и сделал, если бы была гарантия, что поможет.
Он болен – сомнений нет. Дело, видимо, не только в сердце. С чисто медицинской точки зрения, в нем мог поселиться рак, гепатит, цирроз, туберкулез, и скоро, вероятно, его настигнет инсульт или инфаркт, однако Федор боялся не этого. Он дряхлел по другой причине. Такой болезни ему не найти ни в одном справочнике.
Зачарованный своим отражением, Федор подошел к зеркалу ближе. Перспектива в глубине стекла изменилась. Казалось, позади него длинный коридор, где горит только одна тусклая лампочка. На Федора смотрело потное лицо, и каждая пора напоминала глубокий котлован, заполненный грязной дождевой водой. Черты преображались, подбородок сдувался, исчезал, губы вытягивались вширь и вперед. Лоб стал словно горка, потом превратился в козырек.
Я? Неужели это я? У Федора сжались кулаки. На него, ухмыляясь, смотрел выродок, животное, вот оно показывает зубы, каждый из которых просто омерзителен. Отражение высунуло язык, и Федор отпрянул.
– Как дела?
Людмила появилась в прихожей с пиалой, наполненной шоколадным мороженым.
Федор наклонился над полочкой для обуви и взял газеты с журналами. Давление в груди было уже труднопереносимым.
– Нормально, – ответил он, не оборачиваясь. Своего голоса Федор не узнавал. – Никто не звонил мне?
Что за дурацкий вопрос? Хотя…
– Нет, а должны были?
– Ну, дети.
– Нет. Я вчера звонила Игореше, – сказала Людмила.
– Как там дела?
– Отлично, я же говорила. Но он же вроде тебя, никогда не скажет, если проблемы появятся. Так и будет партизанить, пока его к стенке не прижмет.
Федор узнавал эту интонацию человека, который перекладывает, не впрямую, вину на другого, хотя сам чувствует ее гораздо сильнее. В случае с его женой это классическая защитная реакция. Людмила носит в себе комплекс вины, многие годы носит, Федору это прекрасно известно. Иногда его тошнит от отвращения и ненависти к ней. Этот проклятый тон ее голоса! Почему надо сегодня, сейчас говорить так?
Федор протянул ей газеты и журналы.
– Разогреть тебе? Будешь есть?
– Да, минут через пятнадцать, – сказал он.
Вид жены его неприятно удивил, даже испугал. На груди домашнего халата были пятна от засыхающего мороженого, и, кажется, кетчупа. К подбородку что-то прилипло. Взгляд Людмилы был бессмысленным, она смотрела на мужа сквозь полупрозрачную пленку. Неужели он думал о ней и сравнивал с тридцатипятилетней женщиной? Нет, это ошибка. Людмила вполне подходила для своих сорока семи. В последнее время она перестала так тщательно следить за собой и от постоянного сидения перед телевизором начала раздаваться в бедрах. Росли живот и грудь.
Федор отвернулся. Ему хотелось наорать на нее. Он чувствовал, что Людмила становится чужой, и, похоже, сама этого не осознает. И дело даже не в ее облике. Пятна и крошки на подбородке – не более чем следствие.
– Игорь собирается к нам приехать? С Лизой? – спросил он.
– Я не спросила, забыла, – сказала Людмила, отправив в рот ложку подтаявшего мороженого. – Почему у тебя такой вид? Ты весь мокрый какой-то. Вспотел?
– Жарко, – сказал Федор. – Скорей бы осень.
Неужели она ничего не помнит и не подозревает? Федор вспомнил, что произошло ночью, и ощутил злость, нет, ненависть. Людмила делает вид, что у них все нормально, хотя на самом деле положение ухудшается с каждым днем. Она профессионал по части зарывания головы в песок и пускания пыли в глаза. Федор мог простить ей многое, но только не ложь.
