Гильермо дель Торо - Штамм. Начало
Для Эфа здесь было слишком темно. Он потянулся и поднял шторку. Сияние прожекторов ворвалось в салон, словно яркий, ослепительно-белый вопль света.
Никаких следов рвотной массы, а ведь при вдыхании определенных газов рвота обязательно должна быть. У жертв отравления угарным газом кожа покрывается волдырями и обесцвечивается, лица при этом становятся пергаментными и вместе с тем опухшими. Здесь же Шарпантье и все остальные сидели как живые – в расслабленных позах, без единого признака предсмертных страданий. У соседки воздушного маршала, женщины средних лет в курортной одежде, на носу перед невидящими глазами висели очки. Спинки всех кресел были приведены в вертикальное положение. Трупы сидели как совершенно нормальные пассажиры, словно ожидая, когда погаснет табло «Пристегните ремни» и можно будет подняться и направиться к выходу.
Вещи пассажиров первого ряда этого салона лежали в проволочных контейнерах, прикрепленных к перегородке. Из контейнера, расположенного перед Шарпантье, Эф вынул мягкую дорожную сумку с логотипом авиакомпании «Вирджин Атлантик» и расстегнул молнию. Он достал спортивную фуфайку Университета Нотр-Дам, несколько потрепанных сборников кроссвордов, аудиокнигу (судя по всему, какой-то триллер), а затем выудил еще одну сумку – нейлоновую, овально-изогнутую и довольно тяжелую. Достаточно было слегка потянуть за молнию, чтобы понять: там лежит черный пистолет с обрезиненной рукояткой.
– Вы видите? – спросил Эф.
– Видим, – ответил Джим по радио.
Джим Кент, агенты УТБ и все остальные, кто имел на это право по чину, стояли у мониторов пульта управления, наблюдая картинку, которую передавала видеокамера, закрепленная на шлеме Эфа.
– Что бы это ни было, оно захватило всех врасплох, – сказал Эф. – В том числе и воздушного полицейского.
Эф застегнул сумку и оставил ее лежать на полу, затем встал, двинулся по проходу. Он шел, наклоняясь через мертвых пассажиров и поднимая каждую вторую или третью шторку. Яркий свет отбрасывал жуткие тени, заострял черты мертвецов, будто их наказали смертью именно за то, что они посмели приблизиться к солнцу.
Мобильные телефоны продолжали петь каждый свое, получался резкий диссонанс, как если бы десятки персональных сигналов бедствия пытались перекричать друг друга. Эф старался не думать о тех, кто пытался дозвониться до своих близких.
Нора наклонилась к одному из тел.
– Никаких повреждений, – отметила она.
– Вижу, – ответил Эф. – Черт, просто мороз по коже!..
Он встал лицом к галерее трупов, задумался.
– Джим, – наконец сказал Эф, – надо поднять тревогу в Европе. Свяжись с Всемирной организацией здравоохранения, введи в курс Министерство здравоохранения Германии – пусть там проверят больницы. Как ни мала вероятность, что это инфекция, но, если дело обстоит именно так, у них должны быть подобные случаи.
– Уже на связи, – сообщил Джим.
В бортовой кухне перед салонами первого и бизнес-класса сидели четверо – три стюардессы и один стюард, все на откидных сиденьях, все пристегнуты, тела, сдерживаемые ремнями безопасности, наклонены вперед. Когда Эф проходил мимо, у него родилось ощущение, что он под водой и плывет мимо жертв кораблекрушения.
– Я в хвостовой части, Эф, – послышался в наушниках голос Норы. – Ничего нового. Возвращаюсь.
– Хорошо.
Эф двинулся по салону бизнес-класса, освещенному прожекторами через иллюминаторы, отодвинул занавеску, отгораживающую салон первого класса. Там, в широком кресле в первом ряду, он нашел немецкого дипломата. Губерман сидел, сложив пухлые ручки на коленях и свесив голову; на открытые глаза падал локон рыжевато-седых волос.
Дипломатический чемоданчик, упомянутый Джимом, лежал под сиденьем. Эф открыл его. Внутри покоилась синяя виниловая сумка с молнией поверху.
В салон вошла Нора:
– Эф, у тебя нет полномочий на…
Эф расстегнул молнию, достал наполовину съеденный батончик «Тоблерон» и прозрачный пластиковый пузырек, полный синих таблеток.
– Что это? – спросила Нора.
– Полагаю, виагра, – ответил Эф, возвращая батончик и пузырек в сумку, а сумку – в чемоданчик.
Он остановился около матери и дочери, вместе летавших в Европу. Рука девочки уютно устроилась в ладони матери. Обе выглядели умиротворенными.
– Никакой паники, – произнес Эф, – ничего.
– Просто не укладывается в голове, – отозвалась Нора.
Вирусы передаются от человека к человеку, а на такую передачу требуется время. Пассажиры, заболевающие или теряющие сознание, порождают панику, независимо от того, горят таблички «Пристегните ремни» или нет. Если здесь поработал вирус, то он решительно отличался от всех патогенов, с которыми Эфу довелось иметь дело за многие годы работы в ЦКПЗ. Причем все свидетельствовало о том, что смертоносное отравляющее вещество было каким-то образом впрыснуто в герметизированный корпус самолета.
– Джим, пусть опять возьмут пробы воздуха, – сказал Эф.
– Они все проверили с точностью до миллионных, – ответил Кент. – Ничего не нашли.
– Я знаю… но ведь люди подверглись какой-то атаке, и без малейшего предупреждения. Может, эта субстанция рассеялась, после того как открыли люк. Я хочу, чтобы проверили ковры и другие пористые материалы. Как только перевезем трупы в стационар, нужно будет обратить особое внимание на легочную ткань.
– Хорошо, Эф. Сделаем.
Гудвезер быстро прошел через салон первого класса, с его просторно расположенными кожаными креслами, к закрытой двери в кабину экипажа. Дверь была зарешечена, окантована стальной полосой, в потолке над ней виднелась камера наблюдения. Гудвезер взялся за ручку.
– Эф, – раздался в его шлеме голос Джима, – мне тут сообщили, дверь на кодовом замке, ты не сможешь войти…
Всего один легкий толчок затянутой в перчатку руки, и дверь открылась.
Эф застыл на пороге. Свет прожекторов свободно вливался в кабину экипажа сквозь тонированное лобовое стекло. На приборных панелях не светилось ни одного огонька.
– Эф, они говорят, чтобы ты был осторожен, – сказал Джим.
– Поблагодари их от меня за первоклассный профессиональный совет, – ответил Эф, входя в кабину.
Индикаторы возле переключателей и рычагов управления тоже были мертвы. По правую руку от Эфа на откидном сиденье покоился, привалившись к перегородке, сутулый мужчина в форме пилота. Двое других – командир корабля и второй пилот – сидели в креслах перед панелью управления. Руки второго пилота, слегка сжатые в кулаки, лежали на коленях, голова в фуражке чуть свесилась налево. Левая рука командира оставалась на рычаге управления, правая свалилась с подлокотника, костяшки пальцев касались коврового покрытия. Голова была наклонена вперед, фуражка лежала на коленях.
