Роберт Маккаммон - Участь Эшеров
— У меня тоже приступы случаются редко.
— Редко? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?
— Ты узнал от Буна?
— Вечером он рассказал об этом Маргарет в гостиной. Ты забываешь, как обострен у меня слух. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, как поднимался. Сейчас я слышу твое сердце. Оно бьется как сумасшедшее. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.
Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую мумию, страшно истощенную. Когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы поправить простыню, холодок пробежал по спине Рикса.
Чуть больше года назад Уолен Эшер при росте более шести футов имел сто восемьдесят пять фунтов веса. Мумия на кровати весила раза в два меньше.
— Нечего на меня пялиться, — проскрежетал Уолен. — Настанет и твое время.
К горлу Рикса подступил комок. Наконец он снова смог заговорить:
— Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде сильно пошла тебе на пользу. Выходит, нет никакой разницы.
— Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое время почти истекло. Взгляни на себя! Тебя можно принять за моего брата, а не за сына. Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твое здоровье. Приступы становятся сильнее.
Скоро маленькой утробы будет для тебя недостаточно. В один прекрасный день ты спрячешься там и слишком поздно поймешь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, — в его голосе появилась нотка отвращения, — у меня не было приступов пять лет. Хадсон Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение ослабляют недуг. Он построил это имение, чтобы жизнь его потомков была долгой и полноценной. У нас здесь собственный мир. Ты сошел с ума, если хочешь жить где-то еще.
Либо ты задумал медленное самоубийство.
— Я уехал потому, что хотел идти своим путем.
— Конечно. — Под кроватью забулькало. Естественные отправления, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, отсасывавшие жидкость. — Да, спору нет, ты пошел своей дорогой.
Некоторое время писал рекламные объявления в каком-то атлантском универмаге. Затем получил работу продавца книг.
А после был корректором в местной газетенке. Потрясающие достижения — одно лучше другого. Да, и еще: твои успехи в личной жизни. Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?
Рикс сжал зубы. Он снова чувствовал себя ребенком, которого порют.
— Ладно, избавлю тебя от этого. Поговорим о литературных достижениях. Три романа, полные несусветной чуши.
Я знаю, что последний из них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира.
Старик умолк, давая сыну возможность как следует прочувствовать боль от порки. Рикс был упрямым ребенком и старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль всегда побеждала. «Достаточно?» — мог спросить Уолен, несли Рикс упрямо молчал; ремень опять начинал свистеть.
— Эти книги, вероятно, и довели твою жену до самоубийства, — бесцеремонно закончил Уолен.
Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот искривился под маской, и кровь застучала в ушах.
— Каково быть умирающим, папа? — услышал Рикс свой язвительный голос. — Ты ведь скоро все потеряешь. Имение, дело, Лоджию, деньги. Все это и гроша ломаного не будет стоить, когда ты сыграешь в ящик. — Осциллоскоп зачирикал, и на другом конце комнаты миссис Рейнольдс нервно кашлянула. Рикс продолжал: — Ты скоро умрешь, и всем будет на это наплевать — всем, за исключением разве что кровопийц из Пентагона. Вы стоите друг друга. Бог свидетель, меня тошнит от фамилии Эшер!
Скелет на кровати не шелохнулся. Внезапно Уолен поднял костлявые руки и мягко хлопнул ими пару раз.
— Очень драматично, — прошептал он. — Очень трогательно. Но не беспокойся по поводу моей смерти, Рикс. Я уйду, когда захочу, не раньше. А до той поры я буду здесь.
— До меня почему-то никак не доходит, что здесь ничего не меняется. Кажется, я и так задержался в этом доме слишком долго. — Рикс собрался уходить.
— Нет. Подожди. — Это был приказ, и, несмотря на гнев, Рикс подчинился. — Я должен сказать еще кое-что.
— Так говори. Я уезжаю.
— Как угодно. Но ты превратно судишь обо мне, сын. Я всегда желал тебе самого лучшего.
Рикс едва не рассмеялся.
— Да? — спросил он недоверчиво.
— Я человек, что бы ты ни думал. У меня есть чувства.
Я делал ошибки. Но всегда понимал свою судьбу, Рикс, и приготовился к ней. Только… это пришло так быстро. — Уолен подождал, пока жидкость стечет по трубкам. — Несправедливость смерти — самое худшее, — сказал он мягко. — Я видел, как умирал мой отец — подобно мне. Я знал, что ждет меня и моих детей. Ты не можешь отвернуться от этого наследства, как бы сильно ни старался.
— Я сделаю все от меня зависящее.
— Да ну? Неужели?
Уолен потянулся к маленькой панели позади кровати. Он нажимал кнопки, и на встроенной в стену консоли зажигались телевизионные экраны. Чтобы не вредить глазам Уолена, яркость и контрастность были минимальными, но Рикс мог разглядеть интерьер бассейна в римском стиле, закрытые теннисные корты, вертолетные посадочные площадки, ангар с вертолетами позади Гейтхауза, гараж с коллекцией антикварных автомобилей и вид на парадные ворота Эшерленда.
Объективы камер медленно двигались вперед и назад.
— Жизнь Эшеров должна быть приятной, — сказал Уолен. — Взгляни, что у нас есть. Наш собственный мир. Свобода делать то, что нам нравится, когда этого хочется. И у нас есть власть, Рикс, такое могущество, какое тебе и не снилось.
— Ты имеешь в виду возможность стереть с лица земли целую страну? — резко спросил Рикс.
В усилившемся свете он краем глаза увидел улыбку на черепе отца, но посмотреть более пристально не решился.
— Погоди. Эшеры только изобретают и производят оружие. Направляем его не мы. То же самое делали Кольт, Винчестер и сотни других умных людей. Мы просто ушли на несколько шагов вперед.
— От кремневых мушкетов до лазерных пушек. Что дальше? Оружие для убийства детей в чреве матери? Чтобы они не успели вырасти во вражеских солдат?
Череп на подушке ухмылялся.
— Вот видишь, я всегда говорил, что ты самый изобретательный из моих детей.
— Я намерен продолжать писать.
Экраны померкли.
— Твоя мать нуждается в тебе, — сказал Уолен.
