Грэм Мастертон - Жертвоприношение
– Зачем кому-то жить на чердаке в кромешной тьме?
– Не знаю. Может, они заселились до твоего приезда. А теперь прячутся на чердаке и ждут, когда ты уедешь.
Я включил прикроватный светильник:
– Люди, которые прячутся, обычно не производят столько шума.
– Может, они пытаются напугать тебя, – предположила Лиз.
– Я был наверху, – сказал я. – И видел что-то похожее на крысу, но это точно не человек.
– А я думаю, это больше похоже на человека.
Мы подождали еще немного. Я был раздосадован и встревожен одновременно. Мне хотелось уже взять кочергу или крикетную биту и забить этого дурацкого Бурого Джонсона до смерти. Однако я был не уверен в том, что у меня хватит смелости столкнуться с ним лицом к лицу. А что, если это не крыса? Что, если это бродяга или психопат, прячущийся от света или скрывающийся от правосудия? Что, если это не человек, а какое-то другое существо – настолько страшное, что не поддается описанию?
Чем бы оно ни было, оно должно уйти. Однако я был совсем не уверен, что смогу избавиться от него. Если жители Бончерча так много лет знали об этом существе, почему никто не попытался прогнать его? Почему Тарранты не попытались избавиться от него?
Прошло больше пяти минут, но звуков больше не было. Наконец я взял Лиз за руку и сказал:
– Ложись. Нам нужно немного поспать.
– Лучше я пойду к себе в комнату, – сказала она. – Мы же не хотим, чтобы Дэнни застал нас здесь, правда?
– Думаю, Дэнни не стал бы возражать.
– Да, но я бы стала. Я не его мама и не твоя любовница. У нас был просто прерванный перепих, и все.
Я не знал, что сказать. Я надеялся, что мы продолжим начатое. Но Лиз, очевидно, была уже не в настроении. У меня вертелось на языке как минимум пять резких ответов, но вместо этого я прикусил губу. Чем меньше слов, тем больше толку, и все такое. Может, завтра она снова будет в настроении, кто знает?
Лиз слезла с кровати, одернула футболку, но я успел увидеть ее блестящие бледно-розовые половые губы. Это был один из тех ярких, мимолетных образов, которые обычно вспоминаешь снова и снова всю оставшуюся жизнь.
– Твои трусики, – сказал я, поднимая их.
– Спасибо, – улыбнулась она. – Спокойной ночи.
Она послала мне воздушный поцелуй, осторожно открыла дверь спальни и, выйдя в коридор, так же осторожно закрыла за собой. Я остался лежать на кровати, приподнявшись на одном локте. У меня мелькнула мысль, что я никогда не смогу понять женщин. Мой друг Крис Перт однажды сказал, что женщины – это единственная неразрешимая проблема, вызывающая сексуальное возбуждение.
Я собирался уже выключить свет, когда дверь снова открылась, и вошла Лиз.
– Что случилось? – спросил я.
У нее был странный встревоженный вид, глаза широко раскрыты.
– С чердака идет свет. Очень яркий свет.
– Но там нечему светить. Вся проводка сгнила.
– Иди и посмотри сам.
Я соскочил с кровати и нашел свои полосатые шорты.
– Я закрывала дверь в свою комнату, когда увидела мерцание, – сказала Лиз. – Как будто какие-то неполадки с электричеством.
Я вышел в коридор, и Лиз двинулась следом за мной. Вокруг стояла полная темнота. Ночь была безлунной, а окна плотно зашторены.
– Я ничего не вижу, – сказал я. – Наверное, это было отражение. Когда ты открывала дверь, свет из твоей спальни отразился в зеркале на площадке.
– Это было не отражение, – настойчиво уверяла Лиз. – Свет был голубой, как будто горело электричество.
Я на ощупь двинулся по коридору к лестнице. Стояла такая темень, что проще было закрыть глаза и нащупывать путь вдоль стены, как слепому. Лиз держалась позади меня, положив руку мне на плечо.
– Это продолжалось всего пару секунд. Но свет был очень яркий.
Мы почти достигли площадки, когда я услышал пронзительный визг. Как будто кричал ребенок, оказавшийся в страшной опасности. Волосы у меня встали дыбом, и я воскликнул:
– Черт, что это?
Лиз испуганно схватила меня за руку. В ответ я тоже крепко сжал ее ладонь.
Крик становился все пронзительнее и ближе. Он был похож на гудок приближающегося поезда. А затем, перейдя с мажора на минор, затих.
Сразу после этого мы услышали шум, напоминавший глубокий раскатистый рык. А может, это был не рык. Его не могло бы издать ни одно животное, виденное мной ранее: ни в зоопарке, ни в передачах про природу. Этот звук больше походил на замедленный и усиленный человеческий голос. Низкий, искаженный – и такой громкий, что стекла задребезжали в оконных рамах.
Затем свет замерцал и полился сквозь щели вокруг чердачной двери. Ослепительное голубое сияние моментально залило весь коридор и площадку. Я увидел бледное и напуганное лицо Лиз. На стене в коридоре мне бросилось в глаза изображение распятого Иисуса.
– Господь всемогущий, – прошептала Лиз. – Что это, по-твоему?
Я выпрямил спину, приняв героическую позу, и похлопал Лиз по руке.
– Есть вполне разумное объяснение, – ответил я, следя как лучи и треугольники света пляшут у меня перед глазами, пока самого меня била дрожь. – Это что-то вроде короткого замыкания. А может, статическое электричество. Мы рядом с морем. Это могут быть огни святого Эльма[22].
– Что?
– Огни святого Эльма. Иногда их можно увидеть на мачтах кораблей или на крыльях аэропланов. Явление назвали в честь святого Эльма, покровителя средиземноморских моряков.
Я остановился, заметив, что ей, видимо, стало интересно, откуда у меня такая информация.
– Я читал об этом в ежегоднике «Игл», когда мне было лет двенадцать.
– Понятно.
Лиз была слишком молода, чтобы помнить этот ежегодник таким, каким он был.
– Ну ладно, а как ты объяснишь этот крик?
– Не спрашивай. Может, это воздух в водопроводных трубах. А может, на чердаке застрял голубь. И до него добралась крыса.
– Голуби так не кричат.
– Знаю. Но этот, возможно, кричит.
Мы стояли в темноте и ждали. Никогда еще я не испытывал такой тревоги и такого чувства беззащитности. Лиз сжала мою руку, и я сжал ее в ответ, но, что делать дальше, я не знал. У меня даже мысли не возникало, что на чердаке происходит что-то мистическое. Произошло короткое замыкание, огромная крыса визжала, кричала и носилась туда-сюда. Я не верил, что во всем этом было что-то сверхъестественное. И считал, что всему можно найти вполне адекватное и разумное объяснение.
– Может, тебе стоит взглянуть? – предложила Лиз.
– Может, мне стоит взглянуть?
– Ты же мужчина.
– Мне это нравится, – резко ответил я, продолжая дрожать. – Все вы женщины одинаковые. Требуете равенства, только когда вам это выгодно.
И все же я понимал, что мне придется подняться на чердак и столкнуться с разбушевавшейся тварью. Я не мог вернуться в постель, проигнорировав эти огни, крики и стуки. Не потому, что не смог бы уснуть, а потому, что эта гигантская крыса угрожала всей моей работе. А еще моему мужскому самолюбию. Я не мог допустить, чтобы Лиз подумала, что я испугался этой твари.
Не мог допустить, чтобы Лиз думала, что я вообще чего-то испугался – особенно ее.
Снова замигал свет. Уже не такой яркий – ближе к оранжевому оттенку. А через пару секунд я почувствовал слабый кислый запах гари.
– Ты не думаешь, что на чердаке пожар? – спросила Лиз.
– Не знаю. Но, может, ты и права. Надо пойти посмотреть.
Я огляделся в поисках подходящего оружия для защиты. В соседней спальне кроме полудюжины ящиков из-под чая, набитых старыми подушками, уродливых настольных ламп, лакированных книжных подставок, покрытых бурыми пятнами номеров «Филд», и наполовину пустого кресла-мешка валялся сломанный кухонный стул.
– Подожди, – сказал я Лиз и, пройдя в комнату, взялся за стул. С шумом разделав его, словно гигантскую индейку, оторвал от него заднюю ножку.
– Вот, – сказал я, взмахнув ею, как пещерный человек – дубинкой. – Еще раз услышу шум, и в ход пойдет ножка от стула.
Я подошел к чердачной двери. Свет уже перестал мигать, но я все равно слышал прерывистое электрическое жужжание и потрескивание. А еще чувствовал тот характерный неприятный смрад, который мог быть вызван не только гарью, но и чем-то другим. Он был слишком сладкий для гари и слишком слабый. Сложно было определить, что это такое. Почему-то он вызвал в памяти затхлый кислый запах антикварного бюро, когда выдвигаешь ящики и заглядываешь внутрь.
– Похоже, затихло, – сказала Лиз.
– Мне от этого не легче.
– Да ладно тебе, – проворчала Лиз. – Может, не такое уж это и чудовище, раз все в деревне знают про него.
– А ты так не думаешь? – недоверчиво спросил я. – Все может быть еще хуже. Я имею в виду – почему все знают про него, если это не что-то ужасное?
Я не видел лица Лиз, скрытого тенью, и на свой вопросительный взгляд не получил ответа. Нет ничего хуже, чем, когда женщина, которая вам нравится, требует, чтобы вы делали то, что ненавидите. Но в конце концов я сдвинул тугую металлическую щеколду, открыл чердачную дверь и снова почувствовал этот обволакивающий запах. Запах выдыхаемого воздуха. А еще я различал кислый аромат гари, только он стал слабее. И не было никакого дыма. Кроме того, здесь было холодно, очень холодно – как в холодильнике.
