Роман Лерони - Багряный лес
— Останови машину, — потребовала женщина. Она сказала это спокойно, но с той решимостью в голосе, которая заставляет людей сделать то, что требуют, иначе… иначе они сделают это сами.
Когда автомобиль мягко остановился у бордюра, Анна открыла дверцу, но не выбралась сразу, немного помедлила. Она протянула руку и положила ее на руку Виталия, нежно ее поглаживая.
— Ты молодец. — Она широко улыбнулась. — Но только не будь глуп настолько, чтобы решать мои материальные проблемы. Мне ничего не надо от тебя. Я достаточно заработала с тобой. Все. — Она быстро подалась к нему и коснулась его губ своими. — Прощай.
Она выскочила из машины и побежала по тротуару. Он смотрел ей вслед и понимал, что больше никогда не увидит и не встретит ее в своей жизни. И по тому, как она мотала во время бега головой, касалась руками лица, он понял, что она плачет.
Виталий рванулся из машины, побежал за Анной, но остановился через несколько шагов.
— Черт!.. Черт!.. Аня, как же это больно! — охватив голову руками, шептал он, потом повалился на колени и упал на асфальт, раскинув руки. — Это просто невыносимо! Это до безумия больно!.. Как ты могла так поступить? Как и за что?..
Мимо, над ним, проходили прохожие, и он заметил, что мало, кто из них обращает на него внимания — на мужчину, который лежит у них под ногами, и они его едва не топчут. Прошла какая-то женщина, но потом вернулась.
— Вам плохо? — присев, побеспокоилась она и достала из кармана мобильный телефон. — Я сейчас вызову "скорую"…
— Не надо никого вызывать. Мне действительно плохо. Очень плохо, но они мне не смогут ничем помочь.
Виталий сел на асфальте, вытер рукой слезы.
— Вот оно что! — медленно, с пониманием кивнула женщина. — Вы правы: они вам ничем не смогут помочь.
— Да, — согласился он.
— Вас бросила женщина, — словно для себя уточнила она.
— Да, но это было очень давно. А я не могу вернуться.
Женщина поднялась с корточек и протянула ему свою руку, предлагая помощь. Он не отказался.
— У вас много было в жизни разочарований? — спросил он, поднявшись и отряхиваясь.
Она ответила сквозь усмешку:
— Каждый день и по несколько раз!
— Это правда?
— Разве может быть иначе?
— Вы теряли любовь?
— Нет. Любовь, я думаю, потерять невозможно, но потерять любимых — это запросто!..
— Вы говорите об этом так легко, что…
— Да. И вы с сегодняшнего дня научитесь этому же.
Он постарался улыбнуться, и по тому, как снисходительно посмотрела на него женщина, понял, что попытка не удалась.
— Простите, — сказал он, извиняясь, наверное, за эту самую улыбку. — Вы бы не согласились отужинать со мной? — И поторопился пояснить, когда увидел, как взлетели ее брови: — Я не приглашаю вас на свидание. Это просто ужин.
— Бегство от одиночества? — строго спросила она. — Понимаю.
— Не совсем. Скорее всего — встреча одиночества. Тоже своего рода праздник.
— Тем более вы не увидите меня на нем. Я не могу принять вашего приглашения. Я спешу на свидание, чтобы не потерять любимого человека. Не потерять его, и не приобрести одиночества. Удачи и вам!
ЧАСТЬ XII
В аэропорту его уже встречали. Молодцевато и ловко выскочив из открытого люка под бешено вращающиеся лопасти вертолета, нисколько не наклоняясь при этом, а, наоборот, выпрямившись во весь свой немалый рост, министр степенно зашагал к группе встречающих — люди стояли возле автомобилей и, чтобы устоять, почти ложились на ветер, несущийся непрерывным потоком от вертолетного винта.
В этот момент министр был зол, как никогда. Свою злость ему едва-едва удавалось сдерживать, иначе тем, кто его встречал, не поздоровилось бы: он умел не только драться и побеждать в бою, он умел также убивать, одними руками, профессионально, как учили. Злился не из-за того, что не удалось добраться до своего врага (меньше всего думал о самих террористах, а тем более о заложниках), а из-за того, что…
Впервые за свою немалую жизнь он гнал правду прочь от себя. Не мог, или не хотел, признаться себе в том, что причиной этой злости был он сам, его страх. Он испугался на ступенях в холле автовокзала. Испугался до такой степени, что едва не лишился сознания. В основном оттого, что увидел в своем враге больше решимости, чем в себе. У Гелика было больше шансов победить и при этом выжить. Разница была в мотивах: министр защищал то, что правдами и неправдами приобрел за свою жизнь — свое настоящее положение, привилегии, пост… А старик защищал (не только собственную жизнь — случай на автовокзале показал, что Гелик ее меньше всего ценит), а прошлое, в котором был его сын. Он мстил за свое неустроенное стариковское будущее, когда надо сидеть в плетеном кресле с наброшенным на ноги пледе и наблюдать за веселой возней внуков, и мстил силой тех, кого министр когда-то свез со всего Кряцева в лес, чтобы они увидели, как добывались "великие достижения" Алгонской революции. Мстил не только за себя, но и за всех тех людей, которых той ночью постигло самое жуткое из существующих на земле несчастий — потеря близких и любимых людей. У старика было больше правды, а значит и больше сил. И теперь Переверзнев понял, почему столько лет он не мог сжить со света этого человека. Злился еще и из-за того, что не был уверенным, что если даже судьба подарит шанс встретиться им в поединке, а совесть — не зайти со спины и не ударить подло, он сможет выйти победителем в схватке. Когда Переверзнев вспоминал лицо Гелика, которое увидел впервые за десять лет, его страх усиливался и подрывал и без того малые уверенность в себе и силы, находящиеся на пределе возможного. Он не мог его увидеть раньше, там, среди сотен других перепуганных насмерть людей с бледными лицами, и от этого, как теперь вспоминалось, святых — от бескровности. Людей, которых его молодчики свозили в лес под Кряцевом. Тогда ему было не до этого — переворот, организованный безголовым идиотом Тодором, провалился, и надо было позаботиться о том, чтобы самому уцелеть в том аду.
Уцелел и выжил, при этом с разумом и толково применил те самые деньги, которые ему платил Карача. Они, заработанные трудом палача, сделали его тем самым Переверзневым, человеком, которого боялись, уважали почти пятьдесят миллионов человек — не сравнить с тем же самым Карачей, у которого в стране не было и двадцати миллионов жителей. Знал бы этот глупец Тодор Карача, кого он пригрел за сотни тысяч долларов!.. Он бы тогда, наверняка, как предельно властолюбивый тиран, вон из кожи бы вылез, но постарался бы убрать своего тайного советника — не терпел себе подобных. Уничтожил бы просто так, чтобы не было такого человека на земле.
