Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит
Стекляшкину было неловко, потому что играл он, хоть убейте, совсем непривычную роль. Что должен делать, как себя должен вести победитель в жизни? Человек, который сам, по своей воле разводится с не потрафившей, неверной женой? Уверенный в себе взрослый мужик, не желающий прощать измену? Необходимость вести в Карск жену и дочь, перед которой Владимир Павлович испытывал нешуточную вину, не облегчали его состояния.
Почему было неловко Ревмире, вряд ли надо долго объяснять. Но вот кому было, наверное, хуже всех в этой очень молчаливой комнате — так это доценту Хипоне. Весь вечер вчера он не решался и приблизиться к Ревмире. Тем более что Ревмира рыдала на плече супруга, а потом легла к нему в постель. И что Стекляшкин сразу отвернулся и демонстративно захрапел, тут уже мало что решало.
Проснувшись от ходьбы, от мелких частых сотрясений пола, доцент полчаса почти неподвижно лежал, где ему постелили вчера — на полу в одной комнате с Покойниками. Очень хотелось справить нужду — тем паче, пожилой доцент давно приучил себя к удобному, полезному режиму. Становилось очень жалко себя, почти до слез, но не время было раскисать…
А еще одна причина, по которой Хипоня старался не высовываться из-под одеяла, состояла в том, что он очень не хотел бы столкнуться со Стекляшкиным… Поговорить с Ревмирой нужно было один на один, а кто же знает, когда зайдет в дом, навозится с машиной Владимир Павлович?!
Вот Стекляшкин бросил безличное «спасибо», шагнул к дверям…
— Володя… Уже собираться? — голос Ревмиры получился почти робким.
— Да.
Ирина метнулась, потащила к выходу рюкзак, Ревмира осталась одна, и Хипоня вылез из-под лоскутного одеяла, стремительно натянул на себя все, что полагается.
— Ревмира… Ревмира Алексеевна…
Глаза Ревмиры не отражали совершенно ничего. Никаких, даже самых незначительных эмоций, совершенно никакого выражения — так, серые выпуклые пуговицы. Свет свободно отражался от поверхности глаза и не нес никакой информации.
А обращаясь как будто к античной статуе, доцент произнес, изо всех сил стараясь, чтобы голос прозвучал поувереннее:
— Ревмира Алексеевна… Я полагаю, у нас нет причин ссориться…
— Ссорится — нет. Но и близко дружить тоже нету никаких причин. Давайте не выяснять отношений, Алексей Никодимович. Полагаю, нам следует расстаться, и это в интересах нас обоих.
— Ну что ж… Если вы полагаете, что своей доли клада я не заслужил… — Хипоня поймал взгляд Ревмиры, подавился, и почти вопреки своей воле завершил, — …то я с вами совершенно согласен. Думаю, в Карске я не буду вас беспокоить…
И прибавил уже патетичнее:
— Какие бы страдания мне это не доставило в душе.
Ревмира фыркнула, брякнула на стол стопку мытых тарелок.
— Надеюсь, в машине я вас тоже не особенно стесню.
— Алексей Никодимович, до Карска вы поедете отдельно.
— Вы полагаете…
Хипоня почувствовал, что невидимая рука перехватывает ему горло, не дает втянуть в себя очередную порцию воздуха. И закончил визгливо, разделив слова на множество кусочков, по количеству судорожных вздохов:
— Вы пола… полагаете… Я не мо… могу рассчитывать… на опла… оплату свои… своих трудов…?!
— Да какие труды, Алексей Никодимович?! Как вам не стыдно! Террасу всю исковыряли только. В более идиотское положение я отродясь не попадала. Да ладно вам!
И от избытка эмоций Ревмира махнула рукой.
— Я же и не говорю… Но мы приехали-то вместе! — отчаянно взвизгнул Хипоня.
— Ну а уедем — отдельно. Машина Владимира, если хотите в ней ехать — просите его, и ему решать, но я лично — против того, чтобы вас брать.
Несколько мгновений Хипоня молча открывал и закрывал рот, не в силах выдавить ни звука. Но… Ревмира все еще была одна, и неизвестно, на сколько времени, и это время необходимо было использовать… Никак не время для переживаний! И Хипоня подался вперед:
— Риммочка… Понимаешь, я же даже не взял с собой ни копейки… На что же я поеду-то, в конце концов?! Мы же вместе все делали, в конце концов!
— А! То-то я думаю, что это на тебя… на вас напало! Вот в чем дело… Даже сюда приехали, ни копейки своей не потратив, и рассчитывали дальше так же. Но должна огорчить — не получилось. Не тратьте зря времени, Алексей Никодимович!
— А как же я?!
— А это ваша проблема. Свои проблемы вы решайте сами.
Тут стукнула дверь, вошел Стекляшкин.
— З-задраа…
Стекляшкин не ответил на приветствие, смотрел в стенку, куда-то между Ревмирой и доцентом.
— У меня все готово, поехали.
— Я сейча-а…
— Пшел вон.
Стекляшкин сказал это даже без злобы, спокойно, и от того особенно страшно.
— Э-эээ-ээ…
Так он и блеял нечто невразумительное, стоя посреди комнаты, судорожно протирая очки. Так и стоял все время, пока Ревмира выносила вещи, пока раздавался какой-то механический лязг, невнятные, почти неслышные слова. Взревел двигатель, звук перешел в мягкое урчание и начал постепенно удаляться. И только тогда доцент обнаружил, что кроме него в доме кто-то есть, и что этот кто-то даже испытывает удовольствие от происходящего.
Потому что если сам Покойник по-тихому смылся, как только Хипоня вылез вообще на свет божий — вдруг его во что-нибудь, да втянут?! — то Рита наблюдала с упоением, как разбираются городские. Вот оно в чем дело-то! Вот в чем! И Рита упоенно предвкушала, как она будет разносить по всей деревне, описывая эту сцену, как будут обрастать эти рассказы сначала реальными, потом все более фантастическими деталями!
— Алексей Никодимыч… — позвала Рита вздрагивающим, замирающим от упоения голосом, — у вас что, даже до Карска нет? Потому что завтраком-то я вас накормлю, а вот что вы дальше делать будете…
Доцент обратил к Рите такой пустой, такой отчаянный взгляд, что сердце у нее заколотилось от все того же упоения: какой кладезь сплетен открывался! Сколько пересудов можно было развить вокруг одного этого взгляда!
— Вещи… есть… — произнес доцент не своим обычным, а гулким и чужим голосом, как бы исходящим из бочки или подземелья.
— Давайте я вас накормлю, а потом уж вы посмотрите, что за вещи… Если вам продать их надо, давайте я вас провожу — это Матрена Бздыхова умеет.
И так, сделавшись лучшей наперстницей, Рима кормила доцента, помогала ему собрать груду своего барахла, отвела в магазин с выжженной на доске у входа неровной надписью: «Мадам ВздоховаЪ. Колониальнiя и бакалъйныя товарi». Даже доцент содрогнулся при виде этой надписи.
И оставила Рита доцента Хипоню в этой маленькой, тесной хибарке, наедине с «мадам Вздоховой», кинулась разносить первую порцию сплетней… Почему первую порцию? А потому, что вечером доцент вернется ночевать и принесет новую порцию рассказов, историй про свои похождения. Завтра можно будет начать новый виток…
