Питер Джеймс - Алхимик
— Ма! Мама! — Он встряхнул мать, возвращая ее к жизни.
Она показала на полностью забитую проезжую часть дороги впереди:
— Нам никуда не деться.
Изогнувшись, он посмотрел в заднее окно и убедился, что сзади ситуация ничуть не лучше.
— Сдай назад — и гони по обочине… примерно в полумиле есть съезд с шоссе. — При этих словах он увидел огни машины скорой помощи, которая по обочине пролетела мимо всех сгрудившихся машин. — Пожалуйста, — сказал он. — С Монти что-то случилось.
Тревожная интонация его голоса подхлестнула Табиту. Она подождала, пока мимо пролетели мигающие огни, резко переключила на задний ход и вдавила педаль газа. Подпрыгнув, «мерседес» резко дернулся назад, и очередная машина скорой помощи еле увильнула от него, а они успели добраться до съезда. Коннор с трудом сдерживался, чтобы не запаниковать, и держал ключи от дома матери наготове, пока они не подрулили к крыльцу. Он выскочил из машины, кинулся к входным дверям, открыл их и влетел внутрь.
— Монти! — завопил он.
Мощный порыв ветра, едва ли не ураган, ворвавшийся непонятно откуда, унес звук его голоса и с такой силой вытолкнул его из дома, что Коннор упал на спину. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что чуть не разлетелась в щепки.
Удивленный смутным ощущением какого-то чужого запаха в воздухе, он поймал взгляд матери, которая прошла мимо него к портику, открыла сумочку и стала что-то искать в ней. Через секунду она извлекла сложенный лист бумаги, который он много раз видел раньше, и развернула его. В своем черном бархатном пальто до пят она представляла собой величественную фигуру. Закрыв глаза, она стала еле слышно бормотать слова заклинания.
Закончив, она толчком распахнула двери и вошла внутрь, готовая, если необходимо, остановить двери своим телом. Внутри дома с завыванием крутился вихрь, из которого вылетело маленькое стеклянное пресс-папье и, едва не размозжив ей голову, врезалось в окно «мерседеса». Порыв ветра взъерошил ей волосы так, что они встали дыбом, как водоросли в полосе прибоя, но, гневно сверкая глазами, она твердо стояла на месте.
Коннор почувствовал, как порыв ветра добрался до корней и его волос, но он видел, что ветер не столь силен, как раньше. Подчиняясь приказам его матери, он стал спадать.
Пригнув голову и морщась от гнусного запаха, он проложил себе путь в холл, пробиваясь сквозь воздух, плотный, как вода. До него доносилась какофония, которую издавали дребезжащие предметы обстановки и мебель. Все свечи исчезли. Картины внезапно сорвались со стен и полетели в Коннора. Он пригнулся и услышал, как они врезались во что-то за его спиной.
— Монти! — заорал он. — Монти!
Ветер, похоже, обрел новую силу. Он отбросил Коннора в сторону, и тот упал. Но мать нашла «глаз шторма» и твердо стояла в центре воздушного водоворота.
— Вон! — низким глубоким голосом приказала она. — Я приказываю тебе покинуть этот дом прежде, чем я вышвырнула тебя вон!
Запах усилился — гниение прокисшего молока, разлагающейся плоти и экскрементов, вонь откровенного зла.
Коннор поднялся и продолжил пробиваться вперед; двигался он медленно, словно в ночном кошмаре, когда пытаешься бежать, но ноги не слушаются. Господи, где же Монти, черт побери?
Он снова и снова выкрикивал ее имя. И вдруг неожиданно нашел ее! Он совершенно ясно, без малейших сомнений, понял, где она. Рванувшись в сторону, он оказался перед той дверью, которую искал, схватил округлую ручку и резко повернул ее. Та осталась неподвижной.
Коннор заколотил в двери.
— Монти? Монти! — Отступив, он с разбегу плечом врезался в дверь. Она не шелохнулась.
Он с силой врезал по ней и раз, и другой, почувствовав, что дверь дрогнула, но не поддалась. Еще раз! Задыхаясь от чувства паники, он еще раз вложил в удар плечом весь свой вес. Треснув, дверь приоткрылась, и он вломился в стоящий за ней сумрак. И лишь через несколько секунд осознал, что он тут не один.
Петля, свисавшая с потолка, перехватывала шею Монти, голова ее склонилась набок под странным неестественным углом, а широко открытые глаза смотрели безжизненным взглядом.
110
Лондон. Среда, 7 декабря 1994 года
Дик Баннерман слышал, как приоткрылась и закрылась дверь. Он почувствовал, что в комнате кто-то находится. Через несколько секунд в поле его зрения появился доктор Кроу. Ему сопутствовала какая-то фигура в темно-синем костюме, которая носила очки в черной оправе. Генетик попытался узнать его.
Оба гостя остановились в ногах кровати и какое-то непродолжительное время рассматривали его, словно он был малоинтересным экспонатом зоологического сада. Кроу стоял, непринужденно заложив руки за спину; его спутник прошел вдоль кровати и, поравнявшись с головой Дика Баннермана, что-то поправил.
Кроу извлек конверт.
— Сэр Нейл Рорке попросил меня доставить это вам, доктор Баннерман. Он был очень расстроен, услышав о вашем заболевании, и попросил меня передать его наилучшие пожелания и надежду на скорейшее выздоровление. Хотите, чтобы я вскрыл для вас его послание?
Дик Баннерман попытался кивнуть и, к своему удивлению, выяснил, что может немного шевелить головой.
— Через пару минут вы сможете нормально дышать. Затем доктор Зелигман уберет интубационную трубку, и мы сможем поговорить. — Кроу вскрыл конверт и поднес карточку с печатным пожеланием выздоровления к лицу Баннермана. Послание внутри было написано от руки и содержало простой текст:
«Инсульт — ужасная вещь, но я уверен, что скоро вы полностью поправитесь и снова будете с нами.
Нейл Рорке».
У ученого упало сердце. Значит, оправдались его самые худшие опасения. Он получил инсульт. Насколько плохи его дела? Он полностью парализован? И тем не менее он чувствовал — это не так. Что-то всплывало в памяти. Прошлый вечер? Доктор Кроу и другой человек. Ганн? Да! Так его зовут, он директор службы безопасности. Все воспоминания как в тумане. Они явились в его старую лабораторию… теперь он начал вспоминать. Господи, не появись они там, он мог бы скончаться. Но что они хотели?
С каждой секундой воспоминания обретали ясность. Он работал с «Матерноксом», идентифицировал ДНК в препарате.
— М… М… — К нему стал возвращаться голос. Затем он поперхнулся и с силой закашлялся. Дыхательная трубка, понял он.
Кроу посмотрел на часы:
— Всего пару минут, доктор Баннерман. Не пытайтесь разговаривать, когда у вас в горле трубка.
Теперь он снова может чувствовать свои руки, ноги. Он пошевелил пальцами на ноге. Он в состоянии немного пошевелить головой, а теперь еще побольше… наконец он способен полностью вращать ею. И может осознать, где он находится: в пустой больничной палате. Без окон. Как здание Бендикс.
Он, делая паузы, методично проверил свое тело, сжимая и распуская мышцу за мышцей, убеждаясь, что сохранил контроль за моторными функциями. Он с облегчением убедился, что способность к движению сохранилась во всех частях тела, пусть даже в данный момент весьма ограниченная; где-то он читал, что после инсульта жизненно важно как можно быстрее начать физические упражнения.
«Матернокс». В голове ученого становилось все яснее и яснее. Это были результаты его анализов! Он начал закипать гневом.
— А теперь необходимо избавиться от вашей вентиляционной системы, — сказал доктор Зелигман, который подошел к кровати и начал тянуть ее.
У Баннермана перехватило дыхание, и, задохнувшись, он на мгновение запаниковал, решив, что не сможет больше дышать, но наконец он увидел, как на свет медленно появляется длинная эндотрахеальная трубка белого пластика. Теперь к нему вернулась способность свободно дышать, и он жадно набрал полную грудь воздуха. Горло у него пересохло и опухло.
Вентилятор в последний раз прошипел что-то, и наступило молчание.
— Как вы себя чувствуете? — спокойно спросил Кроу.
— У меня был инсульт?
— Боюсь, что да. Но очень незначительный. Вам повезло.
— Я бы не назвал это везением. Мне всего пятьдесят восемь.
— Ну, это может случиться в любом возрасте. Здесь вы попали в хорошие руки. Я не сомневаюсь, вы встречали доктора Зелигмана, директора нашей клиники.
Генетик, подняв голову, увидел, как Зелигман перекрывает какой-то клапан.
— Надеюсь, вам тут удобно? — спросил Кроу.
— Чтобы вам было так же удобно! Где я, черт возьми?
— Вы в клинике «Хаммерсмит-Бендикс».
— Сколько мне тут еще торчать?
— Это зависит от…
— От чего?
Дик Баннерман видел, как на лице Кроу появилось уклончивое выражение, скрывавшее что-то. Неужели инсульт был серьезнее, чем он ему сказал? Или он получил еще один удар?
— Доктор Баннерман, в современной медицине очень большое значение имеет отношение пациента…
