Энн Райс - Вампир Арман
– Ты нужен им, твоим детям, – добавил Дэвид. – Мариус может быть создателем, но они всецело твои.
– Знаю, – сказал я. – Я иду. Я сделаю все, что нужно. – Мариус протянул руку и дотронулся до моего плеча. Вдруг я осознал, что его выдержка находится на грани. Когда он заговорил, его голос дрожал и светился от чувства.
Ему ненавистна была буря в его душе, моя печаль лишила его самообладания. Я прекрасно это понимал. Удовлетворения мне это не принесло.
– Ты меня презираешь, возможно, ты прав. Я знал, что ты будешь плакать, но в некотором глубинном смысле я неправильно судил о тебе. Я кое-чего в тебе не понял. Может быть, я никогда не понимал.
– Чего же, господин? – ядовито спросил я.
– Ты любил их самоотверженной любовью, – прошептал он. – Все их странные недостатки, дикие пороки не компрометировали их в твоих глазах. Ты любил их, возможно, с большим уважением, чем я… чем я любил тебя. – Он выглядел ужасно потрясенным.
Я мог только кивнуть. Я вовсе не был уверен, что он прав. Моя потребность в них никогда не подвергалась проверке, но я не собирался ему об этом рассказывать.
– Арман, – сказал он, – ты же понимаешь, ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь.
– Хорошо, потому что, наверное, придется, – сказал я. – Им здесь нравится, а я устал. Поэтому большое тебе спасибо.
– Еще кое-что, – продолжал он, – и я говорю от чистого сердца.
– Что, господин? – спросил я.
Дэвид стал рядом, чему я очень радовался, так как он служил своего рода сдерживающим фактором для моих слез.
– Я искренне не знаю ответа, и спрашиваю тебя со всем смирением, – сказал Мариус. – Увидев покрывало, что ты увидел на самом деле? Нет, я не спрашиваю, был ли то Христос, был ли то Господь, было ли то чудо. Я хочу знать следующее. Там было пропитанное кровью лицо существа, положившего начало религии, виновной в таком количестве насилия, которого не знало ни одно вероисповедание мира. Пожалуйста, не злись на меня, просто объясни. Что ты увидел? Просто потрясающее напоминание о твоих иконах? Или же на самом деле оно действительно было пропитано любовью, а не кровью? Объясни мне. Мне искренне хотелось бы знать, если это не кровь, а любовь.
– Ты задаешь старый и простой вопрос, – сказал я, – а в моем настоящем положении я совсем ничего не знаю. Тебе интересно, как он мог стать моим Господом, учитывая твое описание мира, твои знания Евангелий и заветов, изданных во имя него. Тебе интересно, как я мог поверить во все это, когда ты в это не веришь, я прав?
Он кивнул.
– Да, мне интересно. Потому что я тебя знаю. И знаю, что вера – это как раз то, чем ты просто не обладаешь.
Эти слова меня потрясло. Но я мгновенно понял, что он не ошибся. Я улыбнулся. Внезапно я ощутил прилив трагического волнующего счастья.
– Что ж, я понял, о чем ты говоришь, – сказал я. – И я дам тебе свой ответ. Я увидел Христа. Некий кровавый свет. Личность, человека, силу – я почувствовал, что узнал его. И он не был Господом Богом, Отцом Всемогущим, он не был создателем вселенной и всего мира. Он не был Спасителем, он не был тем, кто явился ради искупления грехов, начертанных в моей душе до моего рождения. Он не был вторым лицом Святой Троицы, он не был теологом, вещающим со Святой горы. Для меня он был не таким. Для других – может быть, но не для меня.
– Так кем же он был, Арман? – спросил Дэвид. – Я записал твою историю, полную чудес и страданий, но я так и не понял. Какова концепция Господа, которую ты вкладываешь в это слово?
– Господь, – повторил я. – Это не то, что ты думаешь. Это произносится с интимностью, с теплотой. Это тайное, священное имя. Господь. – Я сделал паузу, а потом продолжил:
– Да, он – Господь, но лишь потому, что он является символом понятия бесконечно более доступного, бесконечно более значительного, чем правитель, король или властелин.
Я снова заколебался, подыскивая подходящие слова, раз уж они вели себя так искренне.
– Он был… моим братом, – сказал я. – Да. Вот кем он был, моим братом, символом всех братьев, и поэтому в его основе лежит только любовь. Вы относитесь к этому с презрением. Вы смотрите на меня с неодобрением. Но вам не постичь сложность того, кем он является на самом деле. Это легко почувствовать, но нелегко увидеть. Он был таким же человеком, как я. И, может быть, для многих из нас, для миллионов, другого понятия просто не существовало! Все мы – чьи-то сыновья и дочери, и он был чьим-то сыном. Он был человеком, неважно, Богом или нет, он страдал и считал, что делает это ради того, что казалось ему чистым, универсальным добром. И тем самым его кровь могла быть и моей кровью. Ведь иначе и быть не может. И, может быть, для тех, кто мыслит, как я, в этом и заключается источник его величия. Ты сказал, что я не обладаю верой. Не обладаю. Верой в титулы, в легенды, в иерархии, созданные такими же людьми, как мы. Сам он не определял иерархию, нет. Он сам и был сутью. В нем я увидел величие по очень простым причинам! Его существо состояло из плоти и крови! Оно может быть и хлебом с вином, чтобы накормить целую землю. Вам этого не понять. Не получится. В вашем поле зрения плавает слишком много лжи о нем. Я видел его до того, как услышал о нем все эти истории. Я видел его, глядя на иконы в своем доме, видел, когда рисовал его, тогда я даже не знал всех его имен. Я не могу не думать о нем. Никогда не мог. И никогда не смогу.
Больше мне сказать было нечего.
Они очень удивились, но отнеслись к моим словам без особенного уважения, скорее всего, воспринимая неправильно каждое слово, откуда мне было знать? В любом случае, что бы они ни чувствовали, это не имело абсолютно никакого значения. Ничего хорошего в том, что они задали мне свои вопросы, что я так старался раскрыть им свою истину, не было. Мысленно я видел старую икону, ту, что мать принесла мне в снегу. Воплощение. Их философия такого не объяснит. Я задумался. Может быть, весь ужас моей жизни сводился к тому, что, что бы я ни делал, куда бы я ни шел, я всегда понимал. Воплощение. Кровавый свет.
Мне хотелось, чтобы теперь они оставили меня в покое.
Меня ждала Сибель, что намного важнее, и я пошел заключить ее в объятья.
Много часов проговорили мы, Сибель, Бенджи и я, под конец и Пандора, ужасно расстроенная, но ни словом не давая этого понять, пришла к нам, чтобы поддержать легкомысленную, веселую беседу. К нам присоединился Мариус, а потом и Дэвид.
Мы собрались в круг на траве, под звездами. Ради молодежи я изобразил самое храброе лицо, и мы заговорили о прекрасных вещах, о местах, куда мы отправимся, о чудесах, увиденных Мариусом и Пандорой, а периодически пускались спорить о всяких пустяках.
Часа за два до рассвета мы разошлись, Сибель забралась глубоко в сад и с величайшим вниманием рассматривала по очереди каждый цветок. Бенджи обнаружил, что может читать со сверхъестественной скоростью, и переворачивал библиотеку вверх дном, чем произвел на всех большое впечатление.
