Иван Катавасов - Коромысло Дьявола
Вольному воля, поэтому кое-какие из особенностей превратных взаимоотношений взрослых и детей Филипп разъяснил маленькому Ване как равный равному. Не больше и не меньше. Логично и аподиктически на конкретном примере любимой до слез его первой учительницы в элитной начальной школе при университетском лицее.
Плакал, естественно, не Ваня, а училка, после того, как дед Гореваныч простонародно вразумил, конечно, без рукоприкладства «бабу-дуру», разъяснив ей, «пускуди», чей младший сын у нее учится. Горючие слезы и утешительный ценный подарок помогли той педагогической тетке в определенной степени осознать ee глупость и недомыслие по отношению к людям, по праву пользующимся властью, влиянием, богатством, независимо от их официальных должностей и званий.
Расклад Филиппу был предельно ясен, даже без изучения привходящих обстоятельств. Он вам из учительской семьи в третьем поколении, начиная с могилевского прадеда Ирнеева, преподававшего в реальном училище. Дед Хосе — профессор ин'яза. Мать — завуч. Отец, сестра — учителя. Даже зять-придурок околачивается в Белгосуниверситете.
— …Понимаешь, Иван, дело вовсе не в том, что твою мымру-училку подмывает или в жилу над кем-то издеваться, властвовать. Да и куда ей, дурынде, лезть в начальство над детьми влиятельных родителей?
Вообразить себя на месте твоих отца-матери у нее фантазии хватит, наверняка она о том мечтает и люто им завидует. Но вот поставить себя на твое место, войти в ролевую игру ребенка, вспомнить себя в детстве — ей не моги. Ее поезд ушел, и время ушло.
У тебя все впереди, а у нее всего хорошего куда как мало осталось. И скорее всего не больше того, что есть.
— Думаете, она мне тоже завидует, Фил Олегыч?
— О нет! Ты для нее и весь ваш 1-й «Б» класс — рутинное занятие, ее способ обеспечивать наличное существование и пропитание. Она действует по учебной программе: пройти материал, научить тому-то и тому-то, выставить оценки…
— Как биологический робот, автомат каких-нибудь Странников?
— Не совсем так, но в принципиальной схеме похоже. Когда б она соображала что к чему, то спокойно позволила бы тебе и другим умникам время от времени читать вашу фантастику на уроках, а не конфисковать книжки до конца полугодия.
Или нашла бы способ заинтересовать школьной программой. Например, заставить тебя научиться каллиграфии, то есть красиво писать буквы. А то корябаешь, как курица лапой.
— Филипп Олегыч! Зачем писать ручкой, когда буквы проще вводить с клавиатуры?
— Ну ты, Иван, скажешь! Для того нужно менять учебную программу. Короче, установить в системе образования новую операционку, железо обновить…
— И всех учителей заставить новыми системными блоками пользоваться!
— Невежливо, Вань, перебивать собеседника. Заметь, я не говорю: того, кто старше тебя…
— И умнее.
— Это ты сказал. Хотя устами младенца глаголет порой истина. Давай-ка, брат ты мой, возвернемся к аглицким цветам и цифири. Отдохнули и будя…
С тех пор минул год с лишним. Ваня почти преодолел второй класс. Его истинный первый учитель вот-вот войдет в статус неполного высшего образования. И оба они, несмотря ни на что, исхитрились, приладились приобретать знания так, как им удобно.
Как не раз убеждался Филипп, тем и хорош этот принцип обучения один на один, в варианте обратной связи являющийся методом «гувернер — воспитанник». Ведь он позволяет оптимальным образом совместить ненавязчивое свободное воспитание и жесткое насильственное усвоение специфических знаний, умений, навыков.
И при этом чрезмерно не перенапрягаться самому учителю.
Посему наладив Ваньку доводить до кондиции обширный, на весь 24-дюймовый монитор русско-английский текст, где требуется до упора использовать учебный материал двух последних занятий, Филипп позволительно отдался отдыху от трудов дидактических и лингвистических.
Корпеть над самостоятельным заданием его ученику придется минут сорок, не меньше. Филипп явственно помнил, как тяжко ему одно время давался перевод с русского на английский. Нынче ж, наоборот, чтобы с английского по-русски нормально и литературно смотрелось, семь потов сойдет, пока что-нибудь путное выйдет.
Стало быть, можно устроить кофейную или лучше чайную паузу. Как-никак английский файв-о-клок близится.
Добрая кухарка Татьяна, зная привычки Филиппа, чай ему уже заварила, и горячие булочки поспели. Подкрепившись, домашний учитель заглянул в детскую. Ванька пыхтел, потел, старался с переводом и подстановкой истинно неправильных английских глаголов. Указав ученику на несколько вопиющих ошибок, с чувством исполненного педагогического долга Филипп растянулся на кровати в здешней гувернерской.
Не так давно прислуга ее звала малой гардеробной и складировала здесь старые хозяйские зимние вещи вперемешку со всяким квартирным хламом, годами дожидающимся перемещения в мусорные баки. Собственно, эта была инициатива босса предоставить гувернеру жилплощадь, а тот с трудом сдержал восторг и чуть не упал в экстазе, узнав о ремонтируемых для него целых 8 отдельных квадратных метрах.
Еще бы! К немалому жалованью ему добавлялись стол и постель. А это не так чтобы мизер для бедного студента, ютившегося в проходной общей комнате между родительской спальней и комнатенкой сестры с зятем.
Но вот нынче, «эх-ха!», в его распоряжении собственное изолированное жилье, компьютерный стол с 20-дюймовым монитором, сверхудобное эргономичное кресло, широкая мягкая кровать, у двери два встроенных стенных шкафа-купе для книг, дисков и одежды.
К тому же окно выходит на северную сторону. То, что нужно, чтобы комфортно играть, читать, лежа смотреть кино, не занавешиваясь от беспардонного солнечного света плотными шторами и не насилуя глаза чрезмерной яркостью излучающего изображения.
Филипп возлежал на кровати и предавался кратковременному заслуженному отдыху. Но вовсе не бездумно и бессмысленно, потому как расслаблял поочередно мышцы и сухожилия тела. Достигнув необходимой степени релаксации, по примеру воспитанника («мудрость детям Богом дарована») он стал ретроспективно вспоминать, анализировать правдивые и лживые обстоятельства нынешнего дня.
«Правильно говорит сэнсэй Кан: несовершенные чувства и ограниченный рассудок нам всегда лгут, истинной враждебную обстановку делает лишь оценивающий ее разум».
Если разумно и резонно поразмыслить, из аварийной ситуации у маргаринового завода на улице Баранова он, Фил Ирнеев, вышел без потерь. Спас человека, по уму употребив телесную жизненную силу.
Недаром та тетка медсестра взирала на него с восхищением и обожанием. Но пожилые женщины — те, кому по жизни за 30, - его ничуть не привлекали.
