Николай Басов - Золото Российской Федерации
– Ты не крепись, парень. Чуть что – ложись, пусть мужики воюют.
Табунов на нее сразу набросился:
– Прекратить пораженческую пропаганду.
– Это вы во всем пропаганду видите, – спокойно отозвалась Борсина. – А я просто разговариваю.
К пулемету Рыжов поставил Николу Рязанцева, у него руки не дрожали, когда он за рукояти пулемет держал. На этой вот взрыхленной земле это было важно.
В целом все получалось неплохо, Рыжов даже отошел шагов на триста, посмотрел, людей было почти не видно, но им зато видно было все. Они это тоже поняли, сообразили, что командир бой выстраивает. Половина из них даже прицелилась в него, ладно, подумал Рыжов, пусть планку выставят, триста шагов – это все же два деления, хотя я буду ждать до нуля.
Вернулся, постоял, еще разок снизу оценил – нет, быстро, даже если Каблуков своих в атаку бросит, им на этот склон не забраться. Хорошо бы они действительно с юга пришли, тогда у них шансов нет. Хотя, если банда через верх холмов дернет, тогда эскадрон его сомнут, и уже у них шансов не будет. До коней отсюда не добежишь, шашками возьмут – и все.
А Гуляев, хоть и должен сообразить, как младший командир, когда коней к своим гнать, может опоздать… Нет, надо на что-то решаться, и пусть все будет, как он с самого начала задумал. А теперь нужно речь говорить.
– Красные бойцы, – заорал Рыжов, – слушай сюда! – Уже спокойней. Совершенно спокойно. – Ночью не курить, костров не палить. Стрелять только после меня. Повторяю, первый выстрел мой. Если у кого терпежа не хватит – самолично рожу начищу.
Гогот, мужики оценили. Но кто-то смеяется нервно, визгливо. Это плохо.
– Затаиться так, чтобы на вас тушканы запрыгивали. Молчать, как в дозоре. Тут мы сидим не просто, а со смыслом.
– Смысл, командир, будет, когда потом их сапоги подтибрим.
– Это кто такой веселый? Ага, Тулубеев, тебе сапоги достанутся, тебя над похоронной командой назначу, чтобы их зарыть, тогда и подтибришь.
– Договорено, – согласился Толубеев.
Все же струсоват он, но зато по нему настрой эскадрона можно мерять, другие-то покрепче.
– Раздвигин, кто тебе винтовку отдал?
– Это не винтовка, командир, а карабин. Я для него две обоймы выпросил.
Шепотинник, подумал Рыжов, только он мог вытащить карабин из обозной телеги, а ему никто и возразить не сумел. Все же ногу перемотать придется, лодыжка болит уже адски, не хватало, чтобы он хромать начал.
– Теперь, главное. Там будут разные, сначала стреляем в головных, потом по казакам. Если их сразу не взять, они уйдут. И лишь потом по остальным, понятно?
– Это все знают, командир, – отозвался Мятлев. – Ты лучше скажи, у них обоз хороший?
– В обозных коней не стрелять, мать вашу. Чапыгин, тебя касается. Прошлый раз пришлось своих запрягать… Если телеги и разбегутся, в степи отловим.
– Я – что? Я как лучше думал, чтобы пожрать чего было…
Чапыгин, матрос, не верил, что казакам эти телеги собрать – как хорошую самокруточку сварганить. Не верил, потому что плохо на коне сидел. Зато пререкаться горазд, привык, должно быть, к флотским офицерам. Из черноморской вольницы, до сих пор когда бьет – ленточки закусывает.
– Башка, ты будешь в первом дозоре.
Башубаев, тихий, очень послушный, но ночное зрение у него – как у филина. Немного даже до мистики доходит, но мистики теперь в эскадроне и без того – не в проворот. Одна Борсина чего стоит.
– Банников и Жмур, во втором и третьем дозоре. Берите с собой только проверенных, понятно?.. А вы, женщина, спрятались бы. И пока палить не станут – не высовываться. В бою, если страшно станет, раненных вытаскивайте, это помогает.
И тут же понял, зря он так. По этому склону, если она начнет кого-то тащить, мишенью сделается. Подстрелят ее.
– Нет, не нужно никого тащить. Бой будет короткий, до конца дотерпите.
– Командир, а в кусты можно?
– Пробку поставь, Талихов. – Снова гогот, и потом сразу тихо. – Ну, все. Потом посчитаемся. – Он помолчал, подумал, что этим мужикам воевать, что землю пахать. Надежный у него все же эскадрон, проверенных людей больше. В империалистическую, почитай, треть воевала. – И пленных не добивайте, Карамурза, твой штык и приклад после боя проверю.
– Я того голубя разок и шмякнул только, он сам откопытился.
– Проверю сказал. – Рыжов еще разок окинул позицию. – Комиссар, поговорим.
Табунов выскочил из какой-то норки, даже окопчиком это назвать было нельзя.
– Вы бы с ними посерьезней, – сказал он, спускаясь с сыпучего склона. – А то маскарад получается. Нужно что-нибудь про врагов, про Антанту…
– Это ты серьезничаешь, – отозвался Рыжов. – Но дело вот в чем. Мне кажется, вам лучше с конями посидеть.
И тут же стало ясно, что он неудачно сказал. Приравнял, как-то так вот, комиссара с лошадью. Но в нем Рыжов все-равно сомневался больше, чем в остальных. Табунов это тоже понял, вскинул голову.
– Молод ты, командир, мне советовать.
И полез снова в свою нору. Ладно, подумал Рыжов, если все получится, потом разберемся. Кстати, после боя придется ту баклагу спирта раздать. Если ее до сих пор трогали, чтобы раны промывать, теперь придется выпить. Нервный какой-то бой получится. Недаром говорят – хуже нет, чем ждать и догонять… А в засаде ждать вдвойне приходится.
Он разлегся сбоку от всех, солнышко садилось в степь, как в море. Скоро трава будет, подумал Рыжов, и понял, что чуть ли не засыпает. А люди его и кони совсем притихли. Кто-то переговаривался едва не шепотом, кто-то винтовку чистил, кто-то ножом ковырял под ногтями – невиданное франтовство…
Молчание спустилось на всех… А ведь они только утром придут, подумал Рыжов. И тогда над ним, со стороны солнышка нависла тень.
– Господин командир, – сказала Борсина. – Комиссару в этом бою участвовать нельзя.
– Почему?
– Не знаю, – она даже слегка растерялась. – Но ему – нельзя.
– Оставьте, – и тут же Рыжов понял, что она разговаривает с ним преувеличенно вежливо. А ему хотелось простоты, особенно с ней. Так получалось, что остальным он приказывать мог, а ей – нет.
– Не отмахивайтесь от меня. Я хочу как лучше.
– Вот и выведите на нас Каблукова с правильной стороны. Большего я от вас не прошу.
– Они выйдут, – убежденно сказала Борсина. – Но комиссара этого…
– Я сказал – оставьте.
Она дернула плечом, поправила свой пуховый платок, который диковато смотрелся поверх шинели, и отошла. Уже издали сказала:
– У вас три мешка моркови в телеге. Половина из них сгнила, я хотела пребрать…
– Хорошо, скажите Гуляеву, что я разрешил. – Он поднялся на локти, посмотрел на нее. – Гнилую не выбрасывайте, просушите больше.
