С. Браун - Живые зомби
Небо после дождя еще хмурое, обложенное густыми облаками. Натянув непромокаемый плащ с капюшоном и прихватив маркерную доску, я выхожу на улицу. В окне видно, как отец сидит в своем любимом кресле напротив телевизора, с пивом и чипсами, рядом — супруги Патнэм и Долука. Они радостно хохочут, а в комнату входит улыбающаяся мама, в руках — поднос, уставленный фужерами с шампанским.
Все весело проводят время.
Может, ввалиться через парадную дверь и завыть диким голосом? Или ухнуть как сова? Чтобы посмотреть на их рожи… Ладно, не стоит это удовольствие ссоры с родственниками. Я огибаю дом и ковыляю по узенькой тропинке, которая разделяет родительский участок с соседним и ведет к небольшому ручью, впадающему в овраг за нашей улицей. На другой стороне оврага расположены промышленные здания, по выходным там обычно тихо. Никто не станет мне докучать. И не услышит, как я кричу, если кому-нибудь придет в голову поразвлечься за мой счет.
Зомби опасно бродить по улицам в одиночку. Хелен утверждает: чем нас больше, тем мы сильнее. Но мне компания не нужна. Охота просто погулять. Вряд ли я прошу слишком многого: пройтись по улице без всяких там объяснений. И чтобы не нужно было беспрестанно оглядываться.
Нравится мне маркерная доска! Ее можно использовать не только по прямому назначению, но и как щит для лозунгов.
Снимаю доску с шеи и кладу на пень у оврага. Немного поразмыслив, решаю, что слова должны быть простыми и убедительными. Черным маркером пишу:
У меня есть право гулять
Затем снова надеваю доску и иду дальше.
Дно оврага сырое и илистое, идти трудно, однако мне впервые удается пересечь его и не упасть. Стою на противоположной стороне, смотрю вниз, в тридцатифутовую глубину — такое чувство полного удовлетворения, должно быть, испытывают скалолазы на вершине Эвереста. А может, мне просто нужна перспектива?
Как водится, в воскресенье на промышленных предприятиях тишина, только где-то вдалеке по радио играет песня «Домой, в Алабаму». И хотя в округе Санта-Крус флаги Конфедерации и стеллажи с ружьями явление редкое, думаю, стоит держаться подальше от тех, кто слушает рок-н-ролл южного разлива. Вот почему я направляюсь на другую сторону улицы, прохожу мимо «Танцевальной студии Элейн», сворачиваю в проулок за зоомагазином и останавливаюсь у пустого здания, в котором раньше располагалось похоронное бюро «Берге-Паппас».
Рассматриваю витрину, завороженный зловещими чарами погребального дома, пустующего вот уже несколько лет. Внутри я ни разу не был, но ощущаю связь с этим местом, словно нахожусь на одной волне с его энергетикой.
Я много размышляю о смерти.
Не как о старухе в черном балахоне и с нелепой косой в руках. Ну и позерство! Нет. Я имею в виду свой личный опыт: то, как смерть влияет на тело и ум, как разъедает их.
Сердце прекращает перекачивать кровь, ткани лишаются кислорода. Повышается уровень углекислого газа, шлаки скапливаются, отравляют клетки, которые начинают разлагаться изнутри, разрываются и выпускают жидкости, растекающиеся по организму. Первыми сдаются мозг и печень. А вот клетки кожи, взятые с трупа через сутки после смерти, могут спокойно расти в лабораторной культуре.
Свободного времени у меня уйма.
Наверное, я не перестаю думать о смерти потому, что внес этот пункт в список важных дел:
Принимать хвойную ванну.
Смотреть «Убийство в Гросс-Пойнте» по Ти-эн-ти.
Думать о смерти.
На воздухе человеческое тело разлагается в два раза быстрее, чем в воде, и в четыре раза быстрее, чем под землей. Если почва не перенасыщена влагой, то тело, захороненное глубоко, сохранится дольше, а труп, оставленный на поверхности, будет моментально уничтожен насекомыми и зверьем: падальными мухами, жуками, муравьями и осами. В тропиках меньше чем за сутки труп будет кишмя кишеть личинками.
Такие обнадеживающие мысли помогают расслабиться, когда трудно заснуть.
Возможно, я зациклен на смерти, потому что меня ее лишили. От туристического агентства «Загробная жизнь» моя супруга выиграла комплексную путевку и оплаченный билет, а я вместе с багажом остался у выхода на посадку. Вот только нет у меня никакого багажа. Ни чемоданов, ни сувениров, ни личных вещей. Ничего, кроме костюма, который был на мне, когда я вылез из холодильной камеры. Все наше имущество — вещи, напоминающие о Рейчел и Энни, — отошло наследникам, было продано, раздарено или выброшено. Порой мне кажется, что Энни и Рейчел существовали лишь в моем воображении.
Хелен всякий раз советует нам не думать о прошлом, освободиться от жизни, которую мы знали, и всего, что с ней связано. Несомненно, занятия в группе помогли мне избавиться от жалости к самому себе, однако я по-прежнему тоскую о жене и дочери. Хоть сердце мое не бьется, болеть оно не перестало.
Прежде чем уйти от погребального дома, замечаю в витрине свое отражение. Обычно я стараюсь обходить стороной зеркала и любые отражающие поверхности. Трудно не задумываться о прошлом, имея перед собой постоянное напоминание о том, как я выгляжу сейчас. Возможно, стекло мутное, или свет неяркий, а может, подействовали слова Рея о том, что мы не должны себя стыдиться, но сегодня утром шрамы и швы смотрятся не такими страшными.
Полный уверенности в себе — чего я не ощущал вот уже несколько месяцев кряду, — я иду к Соквел-драйв, перехожу улицу и ковыляю по другой стороне в направлении Соквел-виллидж. Этим путем я обычно хожу в культурный центр, только сейчас не ранний вечер с его сумеречным светом, а позднее утро. Сквозь облака еле пробиваются лучи солнца, и я иду один, ссутулившись и прихрамывая, — натуральный зомби в черном дождевике и с лозунгом протеста на груди. Даже в накинутом на голову капюшоне я мозолю прохожим глаза не хуже вегетарианца в шашлычной.
Не проходит и двух минут, как начинают сигналить машины. Отовсюду несутся выкрики и брань. Должен признать, некоторые авторы проявляют недюжинную изобретательность.
— Эй, зомби, пришло время гнить!
— Джордж Ромеро обломал тебя с ролью?
Хотя в основном я слышу обычный набор неприхотливых оскорблений, вроде «Зомби, гоу хоум!» или «Мертвяки — задроты!». И мое любимое: «Накося, выкуси!» (сопровождается торчащим кверху средним пальцем).
Интересно, многие ли из этих людей посещают церковь?
Не все живые такие агрессивные и злобные, однако порой мне стыдно, что когда-то я был одним из них.
Невзирая на ругань, я иду дальше. Понятия не имею, что придает мне храбрости: беспокойство, обуревавшее меня в последние дни, уверенность в том, что нужно отстаивать свою правоту, или висящий на груди лозунг протеста, но я подчиняюсь внутреннему порыву. Словно ничего вокруг не имеет значения.
