Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы
— А это дерьмо из гессенского полка! — перебил меня выкрик Гюнтера. Он порывался встать с постели. — Они поладили друг с другом, да не пощадит их дьявол!
— Следующее письмо! — быстро приказал Эглофштейн. — Это здесь ни к чему!
«От 14 декабря.
Передано через лейтенанта Дюретта из штаба дивизии. Маршал Сульт желает, чтобы Вы, господин полковник, составили мемуар о состоянии крепости Ла Бисбаль, поскольку Вы ее занимаете. Сколько орудий потребно для ее полного…»
— Милая! Привет, сердце мое, привет! — вновь громко прорвался Гюнтер, и Эглофштейн зло шепнул:
— Громче! Черт побери!
— «…Полного оснащения? — почти кричал я, а слова на бумаге неистово плясали в моих глазах. — Достаточно ли воды, широких проездов? Имеются ли высокие постройки? Можно ли устроить депо, пекарни, склады…»
— Отчетливей, Йохберг! Я не разбираю слова! — крикнул Эглофштейн.
«…Арсенал для вооружения, — неистово повысил я голос, — лагеря для размещения армейского корпуса? Произведите, господин полковник, изыскания, подходит ли город и его окрестности для этой цели». Там шрифт стерся, господин капитан, следующая строка…
— Оставьте это письмо, давайте следующее! Я развернул бумагу, но она выпала на пол. И пока я ее поднимал, мы слышали голос Гюнтера:
— Я умолял тебя, милая, прийти вовремя! Он не отпускает тебя из дома? Ах, ты следуешь за ним повсюду!
Это было о ней! Это — Франсуаза-Мария! По лицу полковника скользнула дрожь, а Эглофштейн побледнел как воск. Я же начал читать так исступленно, что Донон, вошедший в комнату, остановился с раскрытым ртом, не понимая, что это все может означать…
«…Господин полковник! 25-й драгунский полк, входящий в мою дивизию, имеет в составе кавалерийского депо сто пятьдесят человек без лошадей. Вам нетрудно закупить в вашей местности лошадей по умеренным ценам, чтобы обеспечить моих людей. Позаботьтесь о доставке в полк (который имеет лишь 500 лошадей) как минимум еще ста, чтобы…»
— Да это давно уже сделано! — вмешался Донон. — Я сам…
— Замолчите! — гневно вскричал Эглофштейн. — Йохберг! Следующее!
«От 18 декабря.
Подготовлено лично маршалом Сультом.
Господин полковник! Рапорты, полученные мною из Бискайи, такого рода, что я не имею возможности отозвать оттуда ни одного солдата. А по данным разведки…»
Я невольно перевел дыхание и услышал из уст Гюнтера свое имя:
— Ты! — шипел он злобно. — Это Йохберг научил тебя новым приемам? Этим сладостям? Или Донон? Отвечай!
— «…Разведки, — заорал я, — противник серьезно намеревается осадить город. Известно, что за последние два месяца он создал базы с большими магазинами и непрерывно пополняет их…
Письмо начальника штаба от 22 декабря.
Господин полковник! Я, как и всякий офицер, сознаю, что для славы Франции и интересов императора лучше было бы действовать против армии лорда Веллингтона, нежели бандитских вожаков. И все же я не могу рекомендовать господину маршалу исполнение Вашей просьбы, так как не знаю…»
— Что там пишет полковник Денюэт? — вдруг заинтересовался наш полковник. — Он написал — «не рекомендовать»? Так?
— «…Не могу рекомендовать исполнение Вашей просьбы, — повторил я. Так как я не знаю, чего следует ожидать зимой текущего года в Астурии. И у нас слишком мало хорошей пехоты, чтобы ею разбрасываться, что Вы должны понять, и…»
— Стойте! — гневно буркнул полковник. — Как вы сказали? «Чтобы ею разбрасываться»? Этот Денюэт пишет — «разбрасываться», «рекомендовать»?! Да он в равном со мной звании! Эглофштейн! На это наглое письмо уже ответили?
— Нет еще, господин полковник!
— Возьмите перо! Запишите, что я вам продиктую, и отправьте письмо при первой возможности! Тоже мне, Денюэт!
Он гневно прошелся широкими шагами по комнате и начал диктовать:
«Господин полковник! Прошу ограничиться в будущем тем, чтобы передавать мои предложения господину маршалу без Ваших рекомендаций, и известить меня об этом…» Нет! Это еще недостаточно резко!
Он остановился, беззвучно шевеля губами, и обдумывал вызывающую фразу. Мне пришлось ждать, и я стоял в нерешительности, не зная, что делать, и в этот злополучный миг Гюнтер совсем отчетливо, громко и медленно выговорил:
— Ты! Дай мне поцеловать свою голубую родинку!
Я не вспомню, что в эту минуту делалось со мной. Был ли я оглушен? Или в моем мозгу пронеслись сотни видений ужаса, которые я тут же позабыл? Знаю только, что, придя в сознание, я ощутил бурную дрожь в ногах и руках, а на спине — ледяные струйки… Опомнившись, я сказал себе: ну, пришел час, перед которым мы тряслись целый год, пришел — теперь мужайся! Держись твердо! И я решился взглянуть на полковника.
Он стоял, выпрямившись, только губы плотно сжались, словно от приступа головной боли. И — одним рывком обернулся к Эглофштейну… теперь должен был грянуть взрыв…
Совсем спокойно, без волнения, почти отрешенно, он продолжил:
— «Вы поступите правильно, полковник, если впредь… ограничитесь…»
Возможно ли? Мы украли у него жену, он точно узнал это — и спокойно диктовал свое письмо до конца, будто ничего не случилось… Мы не сводили с него глаз. Эглофштейн перестал записывать. Но Гюнтер добавил еще:
— Голубая родинка! Слушай! А Донон ее целовал, и Эглофштейн, и Йохберг тоже?!
Ни один мускул не шевельнулся в лице полковника. Он стоял весь напрягшись, слушая, и на его сжатых губах застыла складка боли, а быть может — насмешки… Потом он резко прошагал к окну и отворил его. С улицы донесся далекий шум, гудение, и он, кажется, слушал только эти звуки.
Теперь Эглофштейн вскочил с внезапной решимостью. Он отбросил перо и встал перед полковником — прямой как свеча.
— Господин полковник! Я признаю себя виновным. Что я — в вашем распоряжении, это разумеется. Жду ваших приказаний, господин…
Полковник прервал его.
— Мои приказания? Я думаю, момент слишком серьезный, чтобы я из-за вздора лишил полк хотя бы одного офицера!
— Из-за вздора?! — еле выдавил Эглофштейн, остолбенев. Легкое пожатие плеч. Презрительный взмах рукой.
— Важно мне было только узнать правду, и теперь я ее знаю. Она меня не потрясла. Дело кончено!
Я ничего не мог понять. Мы ждали взрыва ярости, гневного приказа уничтожить всех нас, а услышали холодные, спокойные, почти мудрые слова.
И полковник продолжал при общем молчании:
— Никогда я не обманывался, будто это сходство, поразившее мои чувства, — не просто внешнее… И лицо, и осанка, и цвет волос — да, все это одинаковое. Но верности я ничуть и не ожидал от нее, от несчастной игрушки бессмысленного случая…
