Келли Линк - Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
Он бежал минут десять, пока не приблизился к великану на расстояние, достаточное для того, чтобы его комариный голосок смог достичь огромных отвислых ушей.
— Мсье! Мсье!
Бробдингнежец повернул голову так медленно, как, наверное, планеты вращаются вокруг своей оси.
— Я здесь, мсье! — пискнул Бейтс. — Здесь, внизу, мсье! Веки великана поднялись, как гигантские жалюзи, и губы, толстые, как скатанные в рулоны ковры, раздвинулись.
— Добрый вечер, — сказал великан.
Сейчас, стоя рядом с этим чудовищным созданием, Бейтс не понимал, зачем сюда пришел.
— Простите, сэр, — проговорил он наконец. — Простите, что беспокою вас. Сражение закончилось?
— Я тебя едва слышу, — прогремел великан. Его низкий, гораздо ниже человеческого баса, голос погромыхивал в вечернем воздухе. — Можно, я тебя подниму?
Медленным, но точным движением огромная ладонь опустилась и раскрылась перед Бейтсом так, что он смог на нее забраться. Поверхность ладони ни в малейшей степени не напоминала кожу, чего он не ожидал; она была мягкая, хотя и прочная, и похожа скорей всего на дерн. А затем его подняли в воздух и поднесли к гигантскому добродушному лицу. Бейтс увидел множество пор, тысячи крошечных нор на поверхности утеса-лица; волоски его небритого подбородка, походили на пеньки; спутанные волосы в ноздре напоминали голые деревья зимой.
— Спасибо, мсье, — сказал Бейтс. — Сражение закончилось?
— Закончилось, — ответил великан.
— Победили французы?
Малейшие изменения эмоций на огромном лице проявлялись слишком бурно, казалось, что великан переигрывает.
— Ты француз?
— Нет, сэр, нет, сэр, — зачастил Бейтс. — Но я сочувствующий, сэр. Я союзник' Франции; по крайней мере союзник в том, что касается ее великого дела борьбы за освобождение тихоокеанцев, за свободу, против рабства и за утверждение закона Господня.
— У тебя слишком тонкий голос, и говоришь ты чересчур быстро, — прогрохотал великан. — Ничего не разберу.
— Я друг бробдингнежцев, — помедленнее и громче проговорил Бейтс, — а также лилипутов.
Улыбка у великана была широкая, словно бульвар.
— Самый крохотный из всех народов. Наши мухи и то крупнее их. Некоторые из моего народа, — громыхал он далее добродушным тоном, — некоторые из нас никогда не видели их и не верят, что они существуют. Но меня клятвенно заверили, что они действительно есть, и я готов с этим согласиться.
На мгновение наступила тишина. Закатные лучи солнца становились все краснее.
— Так победа за вами? — снова спросил Бейтс.
— Французская армия одержала победу.
— Вы не выглядите довольным.
— Меланхолия, — сказал великан, растягивая слово в продолжительное громыхание, будто по полу тащат тяжеленный комод. — Грустно смотреть на город, который разрушен. Мы, бробдингнежцы, народ мирный, и подобные… — Звук его голоса унесся вдаль и там замер.
— Но ваша великая цель, — прочирикал Бейтс. — Эта победа — великое дело! Она ведь несет свободу вашему народу!
— У армии Франции, — сказал великан, — есть очень хитроумная машина. Я ее видел; она не больше табакерки, но считает, вычисляет и решает задачи любого вида с дикой скоростью. Ох, как быстро она работает! Мне кажется, что именно эта машина и выиграла войну. Именно она. Она разрабатывала стратегию, он решала тактические задачи. Она. — Он прокашлялся. — Мой народ, — продолжал великан, — мой народ искусен в изготовлении машин, но не в такой степени, как ваш. Вы маленькие, но хитроумные. Возможно, эти, другие, эти лил… лили…
— Лилипуты.
— Именно так; возможно, они даже искуснее вас. Чем мельче народ, тем он хитроумнее. Возможно, таким способом Бог упорядочивает созданную Им Вселенную. Чем меньше, тем хитроумнее.
— Я давний союзник Франции, — заявил Бейтс.
Его душевное состояние, еще недавно оставлявшее желать лучшего, следуя своей собственной непостижимой логике, снова улучшилось. «Возможно, — думал он, — возможно, мое предательство все же послужило благу Англии, но на более высоком уровне. Возможно, это и к лучшему. После поражения Англия откажется от гонений на тихоокеанцев и тем самым только утвердит свое величие. Через десять лет… возможно, даже скорее. И это величие будет подлинным, ибо не будет попирать Господни заповеди».
— Я давний союзник Франции. И друг графа д'Ивуа.
— А, д'Ивуа, — сказал великан. — Я его знаю.
— Вы знаете д'Ивуа?
— Конечно. Тебя отнести к нему?
— Да! — выпалил Бейтс, его сердце загорелось огнем. — Да! Я поздравлю его с победой и с наступлением новой эпохи справедливости для лилипутов и бробдингнежцев!
Великан сложил свою гигантскую ладонь чашечкой и прижал ее к плечу, затем поднялся во весь рост. В связи с изменением перспективы солнце, как показалось Бейтсу, вышло обратно из-за горизонта. А затем великан длиннющими шагами, громко хлюпая, двинулся вниз по течению реки. Возле обрушившихся сво-дов Лондонского моста он чуть задержался, затем перешагнул их и вновь пошел по воде. Через несколько мгновений он уже был у Тауэра. Солдаты у крепости были во французских мундирах; они семенили внизу, похожие на насекомых, и были явно напуганы великаном-союзником не меньше, чем британцы были устрашены великанами-врагами. Они развернули пушки и нацелили их на гигантскую фигуру.
— К monsieur le courte[27] — посетитель, — бухнул бробдингнежец. — Посетитель к мсье д'Ивуа.
Он поставил Бейтса на обугленный газон перед главными воротами и убрал руку.
[8]
Бейтса продержали в ожидании больше часа; он сидел на скамеечке у главных ворот. Вечерний свет исчез, сменившись полной темнотой, и холод ноябрьской ночи охватил его. Солдаты в приподнятом победном настроении ходили туда и сюда. Все улыбались. Бейтс тоже позволил ощущению победы проникнуть в свою душу. В конце концов, произошло нечто поистине великое. Он вспомнил маленького воина, которого утром пронес через эти ворота. В таком крошечном теле — и такая доблесть! Остался герой в живых? Встретившись с д'Ивуа, он непременно спросит. Такая доблесть! Лилипут определенно заслужил медаль. Кстати, а будут ли отлиты крошечные медали для награждения храбрых лилипутов за их роль в борьбе за свое собственное освобождение?
— Мсье?
Перед ним стоял адъютант.
— Countre д'Ивуа желает вас видеть.
Весь в волнении, Бейтс пошел за ним; они пересекли двор и спустились по ступенькам. Коридоры освещались газовыми лампами, на стенах выступила вечерняя роса. Наконец они попали в комнату с широкими крестовыми сводами, где от света двадцатичетырехрожковых ламп было светлее, чем днем. И там был д'Ивуа, со своей дурацкой косичкой на затылке. Вокруг стола сидела группа одетых в великолепные яркие мундиры людей.
