Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит
Павел Павлович тоже откинулся, внимательно созерцая Ревмиру. Искал, наверное, признаков то ли крамолы, то ли того, что своя.
— Вы хоть думаете, с кем связались?! — последний раз взвизгнул Павел Павлович, и резко подался вперед, от чего Ревмира дернулась, как будто на нее напали, — Ревмира Алексеевна, это же политический разбойник! У него прадед… вы не поверите, но у меня информация точная… представляете, он белоэмигрант!
— Да-а?! — Ревмира вовсе не была уверена, что это такое уж страшное преступление — быть белоэмигрантом. И тем более — быть правнуком белоэмигранта.
— Да! Представьте себе, Ревмира Алексеевна, да! Это же… это же крайне безнравственный, крайне преступный тип! Он же… Вы не представляете, какие он анекдоты про Владимира Ильича! Про всенародно любимого! И нас он почему-то не любит! Дармоедами называет! Да как он смеет, сволочь такая! — опять дико взвизгнул Павел Павлович, как видно, смертельно обиженный Михалычем.
— Я не представляю, как внучка нашего сотрудника — и вдруг… с сыном такого типа… С правнуком белоэмигранта, врага истинно народной. Это что у него, способ реабилитации такой?!
Главгэбульник весь передернулся при одной мысли, что такое кощунство возможно — реабилитация «врага народа» через связь с внучкой друга и слуги того же самого народа. Ревмира, своей стороны, как ни плохо разбиралась в предмете, меньше всего была уверена, что Михалыч или его сын стремятся к реабилитации. Но конечно же, о своих сомнениях молчала.
— Да разве она меня спрашивала? Они теперь все такие… Сами по себе. Ирина сама все решила, будьте уверены.
— Нет, надо было контролировать! У меня дочки всегда спрашивали, можно им гулять с этим мальчиком или нет!
Ревмире представила себе, что она попытается указывать Ирине, с кем ей «гулять», а с кем — нет, и ей стало нехорошо.
— Я попробую их разлучить, Павел Павлович… Но пока что Ирина — с сыном этого ужасного Михалыча, и искать их приходится вместе. Найдите, буду вечно вам признательна. А пока не нашли — о чем толковать, Павел Павлович?
— Найдем, не извольте сомневаться. Чем, по-вашему, мы все тут занимаемся?!
«Языком треплем», — подумала было Ревмира, но опять благоразумно промолчала. Павел Павлович тут же уехал, организовавши все, что надо, и шайка продолжала метаться по деревне и по окрестностям, пугая людей и животных.
Вообще-то гэбульников, кроме Павла Павлыча, приехало всего трое и сравнительно безобидных: старый да двое малых. Все работоспособные сотрудники «Конторы Глубокого Бурения» в это время занимались очень важным государственным делом. Часть из них, по слухам, занималась тем, что взрывала по всей Российской Федерации жилые дома и убивала людей. Другие распространяли слухи сами, будто дома взрывают чеченцы, и фабриковали улики. А третьи делали вид, что ловят взрывавших, а на самом деле науськивали население все на тех же многострадальных чеченцев, прочно занявших место евреев как мальчиков для битья и погромов.
В Малую же Речку ломанулся старичок Перфильев Фрол Филиппыч по кличке Васена — ветеран Конторы, гроза украинских националистов и «буржуазных отделенцев». Васену попросили выйти ненадолго с пенсии, как раз для таких вот не особенно важных случаев — «работать некому»; с ним было двое очень специфических молодых людей… Назовем их коротко — Коля и Вова.
Колю нашли сами гэбульники — он показал интересный результат психологического эксперимента. Суть эксперимента состояла в том, что детям в малышовой группе детского сада предлагали самим, когда никто не видит, взять из общей кучи солдатиков для своей армии… причем просили поступать по-честному. Примерно треть детей поступала и впрямь по-честному, но большинство, конечно, все же усиливают свою армию, пока никто не видит. И тогда маленького человека спрашивают: а как бы на твоем месте поступил Буратино? А Карабас Барабас? А Дуремар?
И тогда почти все дети заливаются слезами раскаяния, и стараются больше никогда не походить на таких отвратительных персонажей. А вот примерно один процент детей вовсе не стыдится походить на Карабаса Барабаса и плевать хотели на свое сходство с лисой Алисой и с Дуремаром.
— Зато какая у меня сильная армия! — радостно орал маленький Коля и показывал на толпы солдатиков, прижимавших в углу малочисленного потенциального противника.
— Но ты же настоящий Карабас!
— А зато какая у меня сильная армия!
Нормальные люди предложили бы просто немилосердно выпороть маленького гнусного урода, стараясь хоть так превратить его в полезного члена общества… но кое-где такие наклонности весьма кстати, очень, очень нужны, и маленького поганца тут же взяли на карандаш, проследили за ним, а там и отобрали в спецшколу. Коля и сейчас мчался в машине и невольно, помимо его желания, его рожа расплывалась в глупой и восторженной улыбке: к какой сильной, могучей организации он принадлежит! Какие они все тут значимые, сильные, могучие, страшные!
Но человек опытный испугался бы другого лица — маленького, подлого, очкастого. Так называемый прагматик, очкастый бледный мальчик Вова долго качал мышцу, чтобы вырасти и попасть в органы.
Вова жаждал не силы… Он и так знал, что сила на стороне Конторы, Вова хотел силы еще большей, еще более тотальной! Вова жаждал детективов, разгадок, тайн, знания! Настоящего знания обо всем и обо всех! Этот не ликовал, этот презрительно кривил бледный тонкогубый рот, выслушивая дураков-аборигенов.
Этих подробностей, конечно же, не могли знать стоявшие у пещеры, но и так у них хватало информации… для главного. Валера высказался о приезжих с краткостью военного человека; Маралов предложил Стекляшкину политическое убежище, которое тот благодарно принял: Михалыч со знанием предмета ругался так, что Валера завистливо крякнул, и отхлебнул коньяка; казаки деловито запихали в вертолет свои вещи, снаряжение, Динихтиса. Латов поехал в «Люське» с Мараловыми. Михалычем, его сыном, Стекляшкиным.
И весь обратный путь, не отличавшийся легкостью и простотой, Маралов, обалдевая на ходу, слушал рассказы Латова про Афганистан, Молдову, Чечню и про невероятное количество застреленных, разорванных на части, зарезанных и раздавленных. Руки бедного Маралова сами собой отрывались от руля, машина причудливо виляла, дико визжа тормозами. Даже у Латова появлялось порой очень задумчивое выражение.
Придя в себя, Маралов отвечал рассказами о местных дорогах и о том, какую тушеную капусту с мясом он сегодня приготовит для гостей.
— Нет уж! Еда моим людям — моя! — на этом Латов стоял крепко. — Сам куплю мяса на всех! Завтра им опять работать надо, по всему лесу прочесывать… Спасибо, что поможете, а прочесывать все-таки им! И кормить их буду лично я!
