Энн Райс - Талтос
Траттория была уже переполнена — он мог убедиться в этом сквозь стекло; постоянные посетители сидели плечом к плечу за извилистой стойкой бара и за многочисленными маленькими столиками.
Но там был и Сэмюэль, как обещал. Он пыхтел маленькой сырой сигаретой (он гасил их точно как Майкл) и в ожидании Эша попивал виски из тяжелого маленького стакана.
Эш постучал в окно.
Маленький человек осмотрел его с ног до головы и покачал головой. Маленький человек и сам был одет весьма щеголевато, в своем новом стиле: на нем был твидовый пиджак с жилетом, новая, как с иголочки, рубашка, а ботинки сверкали, как зеркало. Имелась даже пара коричневых кожаных перчаток. Они лежали на столике, словно две руки привидения-невидимки, скомканные и сплющенные.
Определить, какие чувства прячутся за складками и морщинами лица Сэмюэля, было невозможно, но опрятность и стиль его облика в целом, оспаривали предположение, что он принимал участие в расплывчатой, пьяной мелодраме в последние сорок восемь часов.
Майкл нашел Сэмюэля весьма забавным, и это обстоятельство оказалось как нельзя кстати. Однажды ночью они спаивали друг друга, пока не оказались под столом, забавляясь разными шутками, в то время как Роуан и Эш лишь снисходительно посмеивались. Когда же они в конце концов остались наедине, веселье уступило место напряжению. Казалось, что если они отправятся сейчас в постель, то утратят значительно больше, чем приобретут. Эш, во всяком случае, в этом не сомневался.
Но эгоизм никогда не был свойствен Эшу.
«Однако одиночество тоже не в моем характере», — подумал он. Рядом со стаканом Сэмюэля он увидел кожаный бумажник. Уходит.
Очень осторожно Эш протиснулся мимо всех входящих и выходящих и, слегка кивнув, указал пальцем на Сэмюэля, дав тем самым понять озабоченному швейцару, что его, Эша, ожидают.
Ощущение холода исчезло сразу же, и в зале, наполненном громкими голосами, грохотом кружек, подносов, посуды и шарканьем ног, Эша окружил теплый воздух, словно его обтекала какая-то жидкость. Как и следовало ожидать, головы повернулись в его сторону, но — удивительное свойство толпы в ресторанах Нью-Йорка — партнеры по столикам, гораздо более оживленные, чем в любом другом месте, были увлечены прежде всего друг другом. Все встречи здесь казались очень важными, блюда поглощались с жадностью, лица выражали заинтересованность если не партнером, то, во всяком случае, неуклонно ускоряющимся темпом смены событий вечера.
Конечно, они видели высокого человека в оскорбляющем зрение фиолетовом шелковом блейзере, садившегося за стол напротив самого маленького человека в зале, коренастого коротышки в пристойной одежде. Но смотрели они краем глаза или столь быстро и резко лишь на миг повернувшись, что рисковали повредить спинной хребет, и при этом не нарушали хода собственных разговоров. Столик странной пары размещался напротив переднего стекла, но люди на улицах были более искушенными в тайном наблюдении, чем сидевшие в тепле и уюте ресторана
— Ну, давай, решайся, говори, что надумал, — сказал Эш едва слышно. — Ты уезжаешь, возвращаешься в Англию?
— Ты знал об этом. Я не хочу больше жить здесь. Я каждый раз надеюсь, что здесь все будет прекрасно и удивительно, но затем мне все надоедает и я хочу вернуться домой. Я должен вернуться в долину, прежде чем идиоты из Таламаски вторгнутся туда.
— Они не намерены так действовать, — возразил Эш. — Я рассчитывал, что ты поживешь здесь еще немного. — Он удивлялся, как ему удавалось контролировать свой голос. — Что мы смогли бы говорить на разные темы.
— Ты плакал, расставаясь со своими друзьями — людьми, ведь правда?
— Но с чего это вдруг ты спрашиваешь меня об этом? — спросил Эш. — Ты решил поссориться со мной, прежде чем расстаться?
— Почему ты доверяешь им, этим двум ведьмам? Послушай, официант обращается к тебе. Выбери хоть что-нибудь.
Эш, не задумываясь, указал на что-то в меню. Обычная паста, которую он заказывал в подобных местах. Он подождал, пока человек удалится, и только тогда возобновил разговор.
— Если бы ты не был пьян, Сэмюэль, если бы ты не видел все происходящее сквозь туман в голове, ты бы знал ответ на этот вопрос.
— Мэйфейрские ведьмы. Я знаю, кто они такие. Юрий все рассказал мне о них. Он говорил долго и был словно в лихорадке. Эш, не будь дураком опять. Не воображай, что эти люди любят тебя.
— Твои слова лишены смысла, — возразил Эш, — как, впрочем, и всегда. Ты попросту сотрясаешь воздух. Я привык к этому, когда нахожусь в твоем присутствии.
Официант поставил на стол минеральную воду, молоко и стаканы.
— Ты не в настроении, Эш, — сказал Сэмюэль, жестом попросив другой стакан виски — неразбавленного. Эш чувствовал это по запаху. — И это не моя вина. — Сэмюэль откинулся на спинку стула. — Слушай, мой друг. Я только пытаюсь предостеречь тебя. Позволь мне так выразиться, если не возражаешь. Не доверяйся этой парочке.
— Знаешь, если ты будешь продолжать в том же духе, я могу рассердиться.
Маленький человечек негромко рассмеялся. Однако нахмуренный лоб и сведенные вместе брови свидетельствовали о том, что ему отнюдь не весело.
— Теперь, я думаю, что смогу пробыть в Нью-Йорке еще часок или два, — сказал он, — если действительно мне удастся увидеть, как ты на меня рассердишься.
Эш не ответил. Было крайне важно не сказать чего-нибудь такого, что могло быть неправильно истолковано, ни теперь, ни в будущем, ни Сэмюэлю, ни кому-либо еще. Он помнил об этом всегда, но временами необходимость сдерживаться оказывалась поистине судьбоносной.
Спустя мгновение он сказал:
— И кого же я должен любить? — Это было произнесено с легчайшим укором. — Я буду рад, когда ты уедешь. Я имею в виду… Я имел в виду, что буду рад, когда этот неприятный разговор закончится.
— Эш, тебе никогда не следовало столь сильно привязываться к ним, никогда не надо было говорить им обо всем, что сделал. И еще… Этот цыган… Ты позволил ему сразу возвратиться в Таламаску.
— Юрий? А что ты хочешь, чтобы я сделал? Как я мог запретить Юрию возвратиться в Таламаску?
— Ты мог заманить его в Нью-Йорк, устроить его к себе на какую-нибудь работу. Ему и так не повезло в жизни: но ты отправил его домой, чтобы он написал целые тома о том, что случилось. Черт побери, он мог бы стать твоим компаньоном.
— Это для него не подходит. Он должен был уехать домой.
— Конечно, надо было так сделать. И он был то, что тебе надо: изгой, цыган, сын шлюхи.
— Пожалуйста, постарайся говорить не столь оскорбительно и вульгарно, как ты умеешь. Ты пугаешь меня. Пойми, таково желание Юрия. Если бы он не хотел вернуться, он бы сказал об этом. Его жизнь всегда была сосредоточена на ордене. Он должен был вернуться, по крайней мере чтобы залечить свои раны. А после этого? Он не был бы счастлив в моем мире. Куклы — чистое волшебство для тех, кто любит и понимает их. Для остальных они не более чем игрушки. Юрий — человек с грубым душевным восприятием, он не способен различать тонкости.
— Это звучит хорошо, — отозвался Сэмюэль, — но глупо. — Он смотрел, как официант ставит перед ним новую порцию виски. — В вашем мире уйма занятий, с которыми мог бы справиться Юрий. Ты мог бы поручить ему разбивку новых парков, посадки новых деревьев, предложить ему участие в выполнении всех твоих грандиозных планов. Тех, о которых ты рассказывал своим ведьмам: что ты собираешься сооружать парки в небесах, чтобы каждый мог видеть то, что ты видишь из своих мраморных покоев? Ты смог бы дать ему работу на всю жизнь, и он стал бы твоим товарищем…
— Прекрати, пожалуйста. Этого не случилось. И не могло случиться.
— Но произошло то, что ты стремишься наладить дружеские отношения с этими ведьмами, с мужчиной и женщиной, с женатой парой, входящей в громадный клан, окружающий их, с людьми, которые априори преданы семейному образу жизни, что чрезвычайно свойственно людям…
— Что должен я сделать, чтобы ты остановился?
— Ничего. Пей свое молоко. Я знаю, тебе не терпится. Ты стыдишься пить его при мне, боишься, что я могу сказать нечто вроде: «Эшлер, пей свое молоко!»
— Что ты и сделал, хотя я к нему даже не притронулся, как ты видишь.
— Ах, так вот в чем дело. Ты любишь эту парочку, этих ведьм. И задача их состоит — как я понимаю — в том, чтобы забыть обо всем, что ты им рассказал: о кошмаре Талтосов, о долине, об убийстве маленьких идиотов, проникших в Таламаску… Самое главное для сохранения нормальной психики этой пары — необходимость отправиться домой и строить свою жизнь так, как того от них ожидает семья Мэйфейров. И мне противно видеть, что ты любишь тех, кто непременно отвернется от тебя, ибо те двое должны будут так поступить.
Эш не ответил.
— Их окружают сотни людей, которым они должны показать, что эта часть их жизни — не что иное, как ложь, — продолжал убеждать его Сэмюэль. — Они пожелают забыть о твоем существовании; они не захотят смириться с тем, что великая реальность их повседневного существования теряет смысл в ослепительном блеске твоего присутствия.
